слишком известные музыканты, едем на Рублевку – редкая удача сыграть там, а ты вот сейчас получишь фингал или зуб тебе выбьют - и всё накрылось. А то и вовсе с поезда ссадят – и пропустим свой шанс.

- Меня ссадят??? – удивился Гнат. – Да ты хоть и мой давний кореш, а ни бемоля, я вижу, в жизни не сечешь. Ты думаешь, дело только в дыме и незакрытых дверях? Пойми, если мы не будем в постоянном тонусе – мы будем в вечной заднице. Чтоб чего-то добиться, мы должны быть все время на взводе и ломать каждого, потому что практически любой человек – это безымянное дерьмо! Ну вот скажи - скольких ты публичных людей в Украине знаешь - считал когда-нибудь? А я считал – максимум тысячу из сорока миллионов. И эти сорок миллионов – их как бы не существует, они - микробы, даже нанобы. Их нету, как будто мама и не рожала. Так вот, чтоб попасть в касту известных, чтоб закрепиться в нейронах народных масс, нужно – пахать и драться. Запомни это – «пахать и драться». Когда все вокруг отдыхают – нужно быть на работе, а когда все на работе, нужно быть - на войне. Понял? Давай за это и выпьем – за то, чтоб быть всегда сверху, ведь это и есть самое главное искусство! Давай, Славка, хорошее у тебя, кстати, имя – перспективное.

Они выпили и стали жевать бутерброды.

- Ну хорошо, - сказал Слава, - но ведь может найтись такой, кто тоже на войне?

- Может, - ответил Гнат, развивая любимую тему. – Такие иногда встречаются - с кобурой в сердце, но я ведь не просто на войне, я - на ядерной, бактериологической и психотропной войнах од-но-вре-мен-но, поэтому меня не победить. Таким, как я, принадлежал и всегда будет принадлежать этот мир. Когда-то в детстве я прочитал такие строчки: «В двадцать мужчина - воин, в тридцать мужчина - вождь. Это главное, а остальное – изморось, грязь и дождь». А мне ведь уже 29. Человек должен быть личностью. А личность – это от всех отличность, наличность и публичность. И пока у нас маловато и того и другого и третьего, то надо зубами рвать пространство, людей и время. Усек??? Вашу маму! - опять дверь не закрыли – жаль, не разглядел кто, - и куда смотрят проводники? Ну заволокло… А ну погоди, я окно открою.

Гнат потянул вниз ручку окна. В вагон ворвался декабрьский холодный ветер, и полетели снежинки. Слава поежился.

- Что, холодно? «Здравствуй, гостья-зима!..» Россия скоро! Ненавижу… Да ты накинь свитер – нам болеть нельзя! Давай налью, у меня есть новый тост.

Они снова выпили и Гнат начал рассказывать, какая будет житуха, когда они раскрутятся окончательно. Рублевка – хорошая к тому ступень.

Через полчаса Гнат опять вдруг принюхался и вышел в коридор – окно было закрыто.

Гнат ругнулся и снова открыл, но не успел сесть, как в купе ворвался разъяренный проводник.

- Так вот кто окно открывает! - закричал он. – Вы соображаете, что вы делаете? Я уже топить замахался. Чем больше топлю вагон, тем ниже температура становится. Что улыбаетесь? А еще в вышиванке! Вы до нее еще не доросли!

Слава с ужасом смотрел на проводника – так наехать на Гната мог только самоубийца.

- Вы всё сказали? – спросил Гнат.

- Не всё, - ответил проводник. – Мне просто должность не позволяет сказать всё. Знал бы я, когда стоял на Майдане…

- Вы стояли на Майдане? – усмехнулся Гнат. – Что-то я вас там не видел.

- Еще как стоял! Я две недели за свой счет там стоял и потому, когда вижу, как сегодня вышиванку надевают те, кто ее недостойны…

- Это я то недостоин? - Гнат достал из кармана рюкзака несколько фоток и дал их проводнику: - Смотрите.

Проводник стал рассматривать фотки, а Гнат нехотя и с ленцой комментировать:

- На первой это я с Ющом – он мне жмет руку прямо на Майдане. На второй - я с Юлей, узнали? Видите, я ей советую – какие здания нужно блокировать. На третьей - я пою песню для оранжевой громады – посмотрите, как слушает Томенко.

- А я не видел вас там, когда стоял…

- Значит, плохо стояли. Смотрите, вот на четвертой я снова с Витей…

По мере просмотра фоток лицо проводника понемногу стало вытягиваться. Но Гнат будто бы не замечал, он монотонно рассказывал, как он и с кем делал революцию. Потом Гнат достал пачку газет того времени и дал проводнику, и тот листал их начавшими дрожать пальцами и облокотившись о стену. А Гнат, по-прежнему, словно не видел, в каком тот уже смятении, и всё рассказывал и рассказывал. Затем Гнат достал пачку журналов и стал вспоминать смешные случаи, в которых принимал участие он и те или иные из оранжевых лидеров. На проводника было жалко смотреть – оказывается, в его вагоне ехал приближенный к Богам, а он ему сделал замечание и даже почти хаманул. Это ошибка всей жизни. И не было возможности повернуть всё вспять. Отмотать пленку времени на четверть часа назад. Или хотя бы хоть как-то загладить свою вину. Но музыкант был не злопамятный, он шутил, вспоминал, хохмил. Потом, как контрольный, он дал фотку, где выступал на пятом канале – как раз в этой самой вышиванке…

- Так что, - сказал Гнат, - мы с вами были на одном Великом Майдане, который бы не состоялся, если б не поддержка сотен тысяч маленьких, скромных людей, как вы, стоявших на холоде… Бляха-муха, опять кто-то накурил! Ну что за люди…

- Безобразие! – возмутился проводник и вдруг сам открыл окно. - Пусть войдет свежий воздух.

- О, да, это вы правильно сделали, - похвалил Гнат. - Пусть пяток минут проветрится.

- Да пусть хоть десять! Я тут постою подежурю, - ответил радостно проводник, - чтоб не закрыл кто. А вы не волнуйтесь – отдыхайте.

Гнат вернулся в купе и подмигнул своему компаньону:

- Вот так с людьми нужно работать. Запомни, Славка, – если победа выше смысла жизни, то ты непобедим. Люди - они же все хлипкие, у каждого найдется своя слабинка. Давай выпьем.

Они выпили и продолжили кушать. Из полуоткрытой двери купе был хорошо виден проводник, стоявший у окна, как часовой, - его волосы покрывались снежинками и он седел прямо на глазах. Отстояв положенное время, даже немного больше, он заглянул – доложил, что всё в порядке, и ретировался, получив от Гната в подарок шоколадную конфету.

А сам Гнат снова сел с краю, возле выхода из купе, поддерживать тонус – отслеживать всех, кто не закрывает за собой дверь. За следующий час, он легко, игнорируя визги и угрозы на него пожаловаться, вернул двух мажорных девушек, потом с боем, криком, матом и накатом обломал нескольких мужиков, в основном москалей-бизнесменов, а один раз подмял волю даже самого начальника поезда. В последнем случае Слава был уверен, что их ссадят прямо в милицейский обезьянник, – суровая разборка происходила на пределе человеческих возможностей, еще бы – какой начальник будет слушаться пассажира, но… После того, как Гнат грудью перекрыл ему путь, вцепившись руками в поручни, после почти получасового выяснения отношений кто кому Рабинович с показыванием всего арсенала фоток, корочек и наград, после звонка Гната какому-то депутату с просьбой разобраться с тем, что творится на ж.д. и после обещания таки набрать номер железной леди Ю и оторвать ее от государственных дел, - руководитель состава, наконец, понял, что сделать назад каких-то десять шагов и закрыть злосчастную дверь, засунув свою амбицию себе под стельку, это – полная чепуха по сравнению с тем, что его может ожидать в результате дальнейшей бурной деятельности этого сумасшедшего.

- Спасибо! - сказал вслед ему музыкант. Он знал вкус победы, а другие пусть знают вкус комом застрявшей обиды и удушье неотплаченного унижения. И, кажется, не было не только в этом чмошном поезде, а и на всей Земле человека, способного ему хоть что-то противопоставить…

Карпуха сидел на нижней полке и смотрел в окно – на пробегавшие в темноте огоньки. Настроение у него было хорошее, он ехал в Москву на бот-шоу – выставку катеров и яхт. Там можно будет пообщаться с интересными людьми и воочию увидеть оригинальные новинки, ну, и заодно показать свои собственные проекты и разработки. Три попутчика уже дрыхли на своих полках, а Карпухе вдруг захотелось перекусить – жена Лемурка задержалась на работе и не успела приготовить ему в дорогу бутербродов, а сам он поленился. «Ну и ладно, - подумал он, - схожу в вагон-ресторан чего-нибудь куплю».

И пошел Карпуха вдоль вагона. Проходя через тамбур, он, весь в своих мыслях, чуть было не уронил кошелек прямо на рельсы – едва успел подхватить. «Вот была бы проблема! - подумал он, идя по коридору следующего вагона. – Жизнь вся состоит из таких вот случайностей». Карпуха уже было дошел до конца, как