заплакать.
Не получилось.
Наблюдатель
Все. Теперь – все. Парень на полу затих. Все.
Я сделал это. Я его убил.
Мой третий. Или первый? Наташку он убил защищаясь, не задумываясь, как не задумываясь убил музыканта.
Там у него еще было оправдание. Этого он убил, все обдумав и взвесив.
Как, оказывается, легко все правильно взвесить, когда на одной из чашек весов лежит твоя собственная жизнь. До отвращения легко.
И не было ни секунды сомнения. Куда-то делись гуманизм и человеколюбие. И чистые руки.
Гаврилин знал, что руки его снова в крови. И это не фигура речи. Руки его действительно в крови.
Гаврилин присел на край кровати, не отводя взгляда от лица Клина. Удивительно спокойное лицо…
Наверное, не так уж страшно умирать. Гаврилин опустился на колени возле Клина. Кровь из горла все еще вытекала. И кровь, и рана, из которой кровь вытекала, все это было не страшным. Глаза.
Незакрытые глаза Клина. Гаврилин протянул руку, чтобы закрыть их. Это показалось сейчас самым важным. Не бежать к подвалу в поисках выхода, а закрыть глаза убитому. Сделать что-то, чтобы не смотрел двадцатипятилетний парень перед собой. Чтобы не видел он собирающуюся в лужу кровь.
Гаврилин протянул руку к мертвому лицу, но тут же отдернул ее. Она ведь тоже в крови. Я испачкаю ему лицо.
Нужно помыть руку, прежде чем прикасаться к его лицу. Гаврилин поискал глазами графин с водой, который принес миллион лет назад Клин.
Нужно помыть руки.
Гаврилин встал. Подошел к столу.
Стоп. Стоп-стоп-стоп-стоп-стоп…
Он только что убил человека. Убил ради того, чтобы хоть немного продлить жизнь себе. Он убил человека, чтобы… Для чего он убил человека?
Для чего? Гаврилин сжал голову руками.
Он убил человека. Своими руками. Просто ударил его ножом в горло. Ударил непрофессионально, не смог убить одним ударом. Пришлось бороться и ждать, когда, наконец, умрет этот человек.
Ради чего?
Ему нужно понять, ради чего все это произошло. Иначе не будет никакого смысла в том, что он, Александр Гаврилин, останется живым.
Если он просто уйдет сейчас из комнаты, залитой кровью, то рядом с этим парнем, случайно вставшим между Гаврилиным и жизнью, останется лежать и еще что-то. Что-то, позволявшее Гаврилину уважать себя, чувствовать себя человеком.
Все понятно, он должен был убить, чтобы… Чтобы что? Чтобы жить?
Гаврилин прошел по комнате. Что это с ним? Что? Нужно успокоиться. Успокоиться.
Должно же быть что-то, что оправдывает Гаврилина. Должно.
«Всех убьет!» – услужливо всплыло в мозгу. Он выполняет это проклятие? Он орудие мести.
Гаврилин засмеялся, но, осознав, что хохочет над трупом, осекся. Так смеялся музыкант. Смеялся в лицо Крабу.
Краб. Да, Гаврилину есть ради чего выжить. Он должен уничтожить Краба. Он должен. Он пообещал…
Кому? Не важно. Себе, Хозяину, музыканту… Пообещал. И обязан выполнить свое обещание. Он просто оружие мести. Просто оружие.
Гаврилин присел на корточки возле стены. Это уже было. Было. Палач считал, что является всего лишь оружием. А Гаврилин не мог понять, почему нормальный человек ведет себя как безумец.
Нормальный? Гаврилин хихикнул. Насколько может быть нормальным убийца.
…Ночной парк, Гаврилин выбивает из рук Палача пистолет, из которого тот хотел застрелиться… Палач бросает что-то к ногам Гаврилина. Записную книжку. «Это наследство. « – говорит Палач…
А Гаврилин так и не удосужился заглянуть в эту записную книжку. Сунул в матрас в палате.
Наследство.
Какое удобное оправдание, оказывается, придумал тогда для себя Палач. Я просто оружие. Просто оружие. Не от меня зависит убивать или нет. Не от меня.
От меня только зависит попытаться остаться в живых. И еще попытаться остаться самим собой.
Ведь он пытался объяснить Палачу той ночью, что его просто втаптывают в грязь, что нужно выжить хотя бы ради того, чтобы доказать тем, кто принимает решения, что он сильнее их, что…
Вот. Вот это, ради чего стоит жить, ради чего стоит убивать. Палач не смог. Он просто не понял. Он пытался доказать, что он оружие, а не человек, и что оружие лучше человека. А нужно было все наоборот.
