пусть себе Кеша распространяет эту информацию.

Теперь у него будет о чем пофантазировать. Блин. Но как все четко связалось у Кеши. За тобой приходили двое. И что, кстати, ты хотел от Сережи? А, Шатов?

Все будет до боли просто. Нервный Шатов – статья – двое накачанных парней – два трупа – испуганный Шатов.

Что делать дальше? Что?

Шатов свернул в сквер, минут пять шел бесцельно, потом опомнился, огляделся и достал из кармана телефон. Чуть не вылетело из головы – нужно связаться с Пащенко.

– Слушаю! – сказал Пащенко.

– Это Шатов.

– Понял. Ты далеко от райотдела?

– Минут через пятнадцать могу быть у тебя.

– Не нужно. Прогуляйся по нашему скверу к памятнику, я через десять минут буду там.

Вот и не верь после этого в судьбу, которая привела Шатова почти к тому самому месту, на котором ему назначил свидание Пащенко. Хотя, ничего особо странного в этом нет. Чаще всего о вещах интимных они говорили именно в сквере. Всего лишь бессознательное воплощение объективной привычки.

Шатов сел на скамейку. Как в лучших детективах, он подойдет к месту встречи только после Пащенко. И еще он внимательно осмотрится, нет ли вокруг кого-нибудь подозрительного. А еще, пока есть немного времени, он попытается решить, идти к Ямпольскому или нет.

Тут ведь тоже есть свои нюансы.

Ладно, он сможет промычать что-то более-менее связное на тему смерти химика. Кто-то проболтался о нем и о драконе. Приблизительно тоже самое можно будет сказать и о семействе Шпигель. Можно, но кто в это поверит? Он бы сам, например, не поверил.

Бог с ним, он еще может спалить свою встречу с пьяной Ирэн. Пьяная баба – себе не хозяйка, сболтнула лишнего, хотя и ей, наверняка, говорили, чтобы она о драконе не шептала никому. А как он узнал о Воеводиной? Тоже нашептали слухи? Замечательно. Все слухи и все об историях с бумажным драконом.

И Фроленков… Кстати, а ведь бессмертный сержант мог даже не хотеть калечить Шатова, он мог просто выполнять указания того самого майора Ямпольского о необходимости задерживать всех, кто будет много вопросов задавать по поводу Фроленкова.

Не исключено, кстати, что, получив информацию от участкового, Ямпольский на всякий случай проверит… или уже проверил… все случаи появления дракона. И быстро сообразит, что неизвестный, избивший сержанта, и журналист Евгений Шатов – одно и то же лицо.

Шатов поежился. В этом случае встреча с майором будет равносильна добровольной сдаче. А он еще умудрился ляпнуть мадам Маше, что пришел от тех, от чьего имени торговал наркотой Фроленков. Господи, выходит, что он запутался по самые некуда.

Теперь любое его движение будет работать против него же. Черт.

Выходит, что если даже он сможет выпутаться из истории с Васильевым, если его действительно сможет «отмазать» Арсений Ильич, то еще неизвестно, как оно обернется с Ямпольским.

Нападение на сотрудника милиции… У Шатова засосало под ложечкой. И ничего никому нельзя говорить. И так, и так – хреново.

А вокруг живут веселые свободные люди. Им совершенно наплевать на то, что мозг Шатова сдавил страх, что чувство безысходности выдавливает из груди воздух, что жилки начинают мелко трястись. Где выход?

Шатов потер щеки. Спокойно! Все можно преодолеть. Еще ничего не потеряно, до тех пор, пока он сам не опустил руки. Но это только слова. Жалкие нелепые слова. Жалкого, нелепого человека, скорчившегося на скамейке посреди сквера.

За что же это ему? Почему именно он? Почему? Почему именно на него обрушилась эта тяжесть? Почему, почему, почему…

– Вам плохо? – Шатов оглянулся.

Возле скамейки остановилась молодая мамаша с коляской.

– Все нормально. Немного нервов, – Шатов встал со скамейки.

– У меня есть валериана, – предложила мамаша.

– Спасибо, я обойдусь, – Шатов глянув в сторону памятника и обнаружил, что Пащенко уже стоит возле клумбы, – спасибо.

– Здравствуй, Гриша, – Шатов помахал издалека рукой.

– Привет, – Пащенко особого восторга не выразил, но руку протянул, – опаздываешь.

– Задерживаюсь, – мрачно ответил Шатов и быстро добавил, пресекая возможные замечания по поводу начальников и не начальников. – Выяснил?

– Выяснил, – кивнул головой Пащенко, – только…

– Не мнись, старлей, говори!

– Понимаешь, какое дело… – Пащенко очень не хотелось говорить всего, явно выяснил он что-то такое, что оказалось информацией запретной, и, одновременно с этим, запретная информация распирала Пащенко, желая выбраться наружу. Нужно было только помочь, дотронуться иголкой до этого шарика, надутого тайной.