с корнем молодое деревце.

— Вуух! — заревел он и бросился наперерез, сверкая глазами и оскалив клыки.

— Нет! — прошептал Прутик в испуге.

Не успел мальчик и глазом моргнуть, как толстолап навалился на него. Огромные лапищи обхватили его, и Прутик был прижат к широкой шерстяной груди, пахнувшей затхлым мхом.

Так они и застыли на мгновение, озаренные рассеянным светом вечернего солнца: мальчик и толстолап, горячо обнимавший своего спасителя.

— Вух-вух, — наконец произнес толстолап, освободив мальчика от своих пылких объятий. Открыв пасть, зверь указал лапой на то место, где раньше был больной зуб, и вопросительно почесал голову.

— Все ясно, — понял Прутик. — Он здесь, у меня, — ответил мальчик, протягивая зуб, лежащий на раскрытой ладони.

С осторожностью, удивительной для такого огромного животного, Толстолап взял зуб и вытер его о свою шерсть. Затем зверь повернул зуб к свету, чтобы Прутик увидел огромную сквозную дырку в нем.

— Вух-вух, — произнес зверь и, прикоснувшись к амулетам, висевшим на шее у мальчика, возвратил ему свой зуб.

— Ты хочешь, чтобы я надел его на шею? — спросил Прутик.

— Вух, — согласился толстолап. — Вух-вух.

— На счастье, — продолжил Прутик.

Толстолап кивнул. И когда Прутик нацепил дырявый зуб на ремешок, где уже висели обереги, подаренные Спельдой, толстолап удовлетворенно кивнул еще раз.

Прутик улыбнулся.

— Ну, как ты себя чувствуешь? Получше? — спросил он.

Толстолап торжественно склонил голову. Затем он прикоснулся к груди и протянул лапу.

— Ты спрашиваешь, можешь ли что-нибудь сделать для меня? — предположил Прутик. — Можешь, и немало! Я просто умираю от голода! — воскликнул он. — Я хочу есть! Есть хочу! — добавил он, похлопав себя по животу.

Толстолап озадаченно взглянул на него.

— Вух! — рыкнул он, описав лапой широкую дугу.

— Но я не знаю, что здесь можно есть, а что нельзя, — объяснил Прутик. — Съедобное? Несъедобное? — стал спрашивать он, указывая на различные деревья.

Толстолап, поманив мальчика за собой, подвел его к высокому дереву с куполообразной зеленой кроной, на котором висели ярко-красные плоды, да такие спелые, что с них капал густой сок. Прутик жадно облизал губы.

Толстолап достал один из плодов, и протянул его мальчику.

— Вух, — настойчиво пропыхтел он, погладив себя по брюху. Это, без сомнения, означало, что фрукты хорошие, годятся в пищу.

Прутик взял плод из лап толстолапа. Хорошие фрукты? Не то слово! Плод был просто восхитительным! Просто объеденье! Сладкий, сочный, отдаленно по вкусу напоминающий имбирь. Съев его, мальчик повернулся к толстолапу и снова похлопал себя по животу.

— Еще хочу! — сказал он.

— Вух, — осклабился толстолап.

Забавная это была парочка: мохнатая гора и худой как палка мальчишка.

Прутика занимал вопрос: а почему толстолап не бросит его? Он большой и сильный, знает все тайны Дремучих Лесов, и Прутик совершенно не нужен ему.

Но, может быть, он тоже чувствовал себя одиноким? А может, он был благодарен Прутику за то, что тот вытащил больной зуб? А может, толстолап просто полюбил его?

Конечно же, и ему тоже нравился толстолап — нравился больше всех, кого он повстречал в своей жизни. Больше, чем Вихрохвост, больше, чем Хрящик, даже больше, чем Хрипун, когда они еще были друзьями. А какой далекой казалась ему теперь жизнь среди троллей-дровосеков!

Прутик подумал, что, наверное, дядюшка Берестоплет уже сообщил, что мальчик так и не добрался до него. Интересно, что они подумали? Он понимал, что Тунтум может только буркнуть: «Он сбился с тропы!» Мальчик слышал голос отца, говорящего: «Я всегда знал, что этим кончится. Он никогда не был настоящим лесным троллем! Его мать слишком мягко обращалась с ним!»

Прутик вздохнул. Бедная Спельда! Он видел ее лицо, глаза, залитые слезами. «Я же говорила ему, — рыдала она, — „Не сходи с тропы!“ А мы любили его, как своего собственного сына!»

Но по-настоящему Прутик никогда не был одним из них. Он не был ни лесным троллем-дровосеком, ни душегубцем, ни гоблином из розовой липкой колонии сиропщиков.

Может быть, здесь и предстоит ему остаться навсегда, скитаясь с толстолапом по бескрайним Дремучим Лесам в поисках пищи, укладываясь спать на мягкой подстилке из травы в укромных уголках, известных только его проводнику. Они всегда будут в пути, минуя проторенные тропы и не задерживаясь подолгу в одном и том же месте.

Изредка, когда луна поднималась над металлическими соснами, толстолап, остановившись, принюхивался, прикрыв глаза и шевеля маленькими ушками. Затем он делал глубокий вдох, и тогда дикий вой одинокого скитальца оглашал просторы ночного леса.

Откуда-то издалека доносился ответный рев: еще один одинокий толстолап вторил ему из глубины безбрежной чащи. Может быть, когда-нибудь они и встретятся. А может быть, и нет. Не оттого ли их песня и была так печальна? И Прутик всем сердцем разделял эту печаль.

— Толстолап, — сказал Прутик одним знойным вечером.

— Вух? — ответил зверь, нежно положив огромную лапу на плечо Прутику.

— А почему ты никогда не встречаешься с толстолапами, с которыми говоришь по ночам?

Зверь пожал плечами. Так уж выходит, и все тут.

Он потянулся и достал с ветки зеленый плод в форме звездочки. Потыкав его, зверь принюхался и недовольно заворчал.

— Несъедобный? — спросил мальчик.

Толстолап покачал головой и, растопырив когти, позволил фрукту упасть на землю. Прутик огляделся.

— А вот эти? Годятся? — спросил мальчик, указывая на маленькие круглые желтые ягоды, целая гроздь которых висела над его головой. Толстолап, протянув лапу, сорвал гроздь. Принюхиваясь, он долго вращал кисть спелых ягод перед глазами. Затем, осторожным движением отделив одну ягоду, он содрал с нее шкурку и снова принюхался. И наконец, слизнув капельку сока кончиком длинного черного языка, он чмокнул губами.

— Вух-вух, — произнес он, вручая всю гроздь мальчику.

— Как вкусно! — захлебываясь соком, пробормотал Прутик. Как ему повезло, что рядом с ним мохнатый толстолап, который знает, что можно есть, а что нельзя! Мальчик указал пальцем сначала на себя, потом на своего спутника. — Я — твой друг, а ты — мой друг! — сказал он.

Толстолап тоже указал пальцем на себя, а потом — на мальчика.

— Вух-вух! — прозвучало в ответ. Прутик улыбнулся.

Вдали на небосклоне он видел заходящее солнце, в лучах которого деревья меняли оттенки, от лимонного до янтарно-желтого; потоки света лились золотыми струями меда сквозь листву. Прутик зевнул.

— Я устал, — пробормотал он.

— Вух? — спросил толстолап.

Сложив ладошки, Прутик положил на них щеку.

— Спать, — пояснил он. Толстолап кивнул.

— Вух. Вух-вух, — понимающе кивнул он. Прутик, улыбаясь, вспомнил, что прежде от храпа толстолапа он не мог и глаз сомкнуть. Теперь же спокойно засыпал под уютное посапывание мохнатого друга.

Они продолжали идти вперед. Зверь, ломая ветки, продирался сквозь густые заросли, а Прутик шел за ним.

Проходя мимо колючего сине-зеленого куста, Прутик в задумчивости сорвал пару жемчужно-белых ягод,