Я задумчиво сказала:

— Наверное, он решил, что я за этим и охотилась. Нож вызвал у него подозрения, но он считал, что мы находимся под его надежным присмотром. А потом он отправился проверить свои садки и вдруг обнаружил меня возле них, в воде. Ничего удивительного, что после всех недавних событий он обезумел от ярости и очертя голову погнался за мной. Интересно, он в самом деле решил, что Джозеф его надувает? В смысле, сговорившись со мной. Он что-то прокричал насчет него; ясное дело, Стратос сходил с ума, теряясь в догадках, куда тот подевался.

— Но ты-то что делала в воде?

— Мы разбили фонарь, так что не могли просигналить вам. Я плыла к вам. Я… ой, Марк! — Я сжала голову руками, только-только начиная приходить в себя от кошмара погони. — Наверно, я сама свихнулась! Марк, скажи Ламбису, пусть вернется обратно, к скалам! Там…

— Ты ранена? — резко перебил меня Ламбис. — Это кровь?

— Нет…

Я удивленно посмотрела на него. Ни раньше, ни сейчас я ничего не ощущала — по-прежнему влажное на ощупь, тело мое слишком одеревенело, чтобы чувствовать боль. Но когда Марк схватил фонарь и направил его прямо на меня, я действительно увидела кровь на своем бедре: она темной струйкой стекала на палубу.

— Наверное, он задел меня гарпуном, — проговорила я слабым голосом, поскольку меня снова забила дрожь. — Ничего страшного, совсем не больно. Давайте поскорей вернемся…

Но меня снова перебили — на сей раз Марк, который стремительно вскочил на ноги.

— Кровожадный ублюдок! Клянусь богом, этого я не потерплю! — Марк возвышался над нами, охваченный внезапной вспышкой необузданной ярости. — Будь я проклят, если мы после этого спокойно отбудем в Афины! Рванем за ним, даже если это будет последнее, что мы сделаем в жизни! Ламбис, сможешь догнать его?

На лице грека расцвела дьявольская ухмылка:

— Попробую.

— Тогда жми! Колин, брось-ка мне аптечку первой помощи!

Я начала было:

— Марк, не надо…

Впрочем, мне следовало бы знать, что на меня никто не обратит внимания — на сей раз их было трое против одного. Мои слабые протесты потонули в реве мотора, когда яхта рванулась вперед, да так стремительно, что задрожали доски, все до единой. Я услышала, как Колин крикнул: «Эй, Ламбис, полегче!» — и нырнул в каюту. Марк снова опустился подле меня на колени и решительно проговорил:

— Помолчи. Мы возвращаемся, вот и все. Черт возьми, думаешь, я сидел бы, как кукла, и позволил бы им проделать все, что они проделали, не свяжи они мне руки, захватив Колина? За кого ты меня принимаешь, за божий одуванчик? Теперь, когда вы с Колином в безопасности, я намерен сделать то, что сделал бы в первую очередь, если бы был в форме, а вы вдвоем не находились бы у них на прицеле. А теперь помолчи, посиди для разнообразия спокойно и дай же мне перевязать тебя. Колин! Где эта… ага, спасибо! — Аптечка первой помощи со свистом вылетела из двери каюты. Марк поймал ее и раскрыл. — И подыщи девушке что-нибудь надеть, хорошо? А теперь не дергайся, я тебя перевяжу.

— Но, Марк, что ты собираешься делать?

Голос мой даже мне самой показался до противного робким.

— Делать? А как по-твоему, моя радость? Я собираюсь лично передать его в руки полиции, а если для этого мне придется отколошматить его до полусмерти — что ж, меня это вполне устроит!

Я робко пожаловалась:

— Неужели обязательно быть таким садистом?

— Что?

Он недоуменно уставился на меня. Вид у него и в самом деле был разъяренный и весьма устрашающий. Я счастливо улыбнулась ему, благополучно отбыв (и сознавая это) на стадию третью, как сказала бы Франсис. Затем его мрачный взгляд смягчился, и он вымученно улыбнулся.

— Я сделал тебе больно? Ради бога, прости.

Закончил перевязку он довольно осторожно.

— Наверное, не больнее, чем я тебе. Послушай, ты правда считаешь, что из этой затеи что-то выйдет? Я понимаю твои чувства, но…

Он быстро вскинул глаза — даже в тусклом свете фонаря заметно было, как иронически они поблескивают.

— Дорогая, признаю, что несколько вышел из себя, но речь идет не о простом желании поколотить этого головореза. Здесь нечто большее. Прежде всего мы получаем возможность не отходя от кассы связать его с этими драгоценностями и убийством Александроса — если удастся поймать и опознать его раньше, чем он добежит до дома и состряпает алиби вместе с Тони. Больше того, если мы тотчас не вернемся и не предупредим деревенских старейшин, что тогда помешает Стратосу и Тони забрать все прочие садки с драгоценностями и сбежать? Мы еще и до Пирея не доберемся, а они уже будут за сотню миль отсюда!

— Понимаю.

Он запихал медикаменты обратно в аптечку и захлопнул крышку. Потом вдруг спросил:

— Сердишься на меня?

— Да за что?

— За то, что, когда мою девушку ранили, мне нужны еще какие-то основания, чтобы побить ублюдка, сделавшего это.

Вместо ответа я рассмеялась, плавно и безболезненно перейдя к стадии четвертой — стадии, которую Франсис не распознала бы, поскольку и для меня она была новой и незнакомой.

— Глянь, это тебе подойдет? — Колин появился из каюты, держа в руках толстый рыбацкий свитер, хлопчатобумажную вязаную фуфайку и пару джинсов. — Одеться можешь в каюте, там тепло.

— Чудесно, спасибо тебе большое.

Я неловко поднялась на ноги с помощью Марка, и Колин, передав мне одежду, скромно удалился на корму.

В каюте, после весьма ощутимого ветерка на палубе, и в самом деле было тепло. Я сбросила пиджак Марка. Полоски нейлона, которые в намокшем состоянии едва ли можно было назвать одеждой, теперь более или менее обсохли на мне и снова готовы были выполнять свои функции. Я энергично растерлась жестким полотенцем, затем втиснулась в джинсы — должно быть, Колина. Наверное, они и ему были тесноваты — а уж на мне и вовсе сидели в обтяжку, но в них было тепло и они удобно прижимали лейкопластырь. Свитер (видимо, Марка), замечательно теплый и объемистый, прекрасно пришелся поверх брюк. Я распахнула дверь каюты и выглянула наружу.

Меня встретил порыв ветра, рев мотора, плеск волн… Мы огибали уже второй мыс, мчась напрямик через бухту к Агиос-Георгиос. Я уже различала вдали несколько тусклых огоньков и желтоватый луч, должно быть обозначавший вход в гавань. Наши собственные огни были потушены. Фигура Ламбиса у румпеля была едва различима; Марк и Колин, словно два призрака, стояли на палубе, напряженно вглядываясь в темноту. Яхта подпрыгивала и становилась на дыбы, точно норовистая лошадь; встречный ветер дул нам в лицо.

Я раскрыла было рот, чтобы предложить свои услуги, но тут же закрыла его. Здравый смысл подсказал мне, что вопрос был бы чисто риторическим, а следовательно, лучше промолчать. К тому же я ничего не понимала в лодках, а эта троица, влекомая сейчас единственной целью, производила впечатление слаженной и весьма грозной команды. Так что я осталась тихо стоять в дверях каюты.

Сбоку от нас в открытом море покачивались и мигали огни рыбацких лодок. Некоторые из них двигались к берегу, а одна — возможно, та самая, что подошла так близко к Дельфиньей бухте, — промелькнула в каких-то пятидесяти ярдах от нас, когда мы с ревом пронеслись мимо.

Я заметила лица двух ее обитателей, с любопытством повернувшиеся к нам. Ламбис что-то прокричал, они в ответ взмахнули руками, указывая не в сторону Агиос-Георгиос, а в направлении внутреннего изгиба бухты, где располагалась гостиница.

Ламбис крикнул что-то Марку, тот кивнул, и яхта накренилась, затем выровнялась и устремилась к полукружию утеса, образующего бухту.