будет уничтожен. Потому что эльфы — единственные в этом мире, кто может хоть как-то противостоять великой силе Ибаса. Но и у них нет ни единого шанса спастись… И они падут.
Но эта мысль — мысль о грядущем падении могущественного и древнего Высокого Народа, ранее всегда наполнявшая Константина свирепой радостью, — теперь лишь упала тяжелым камнем в темный колодец его души.
Это будет не его победа. Это вообще нельзя будет назвать победой. Кто знает, во что превратятся земли Шести Королевств, когда туда придет Великий Чернолицый. Но совершенно точно, что Царства Человека на этих землях никогда не настанет.
Всю жизнь Константин, ослепленный ощущением собственного всесилья, считал окружающих лишь куклами, обреченными повиноваться. И вот страшная плата за это — он сам стал куклой.
Отчаяние стиснуло его. Отчаяние придало ему сил. Нет, он не будет куклой, это хуже всего, хуже самой жуткой боли, хуже самой смерти…
Константин сполз с постели. В углу шатра стоял золотой поднос, на котором источали нездешние ароматы свежайшие фрукты. На подносе маняще сверкал золотой нож с закругленным тупым острием. Острие тупо, но грани клинка остры настолько, что срезают кожуру с яблока… Лишь одно движение, сильное и точное, понадобится для того, чтобы перерезать себе горло.
Когда-то он, не нуждаясь в человеческой пище, презирая ее, обходился лишь отварами, приготовленными из каменных трав, собранных на огненных пустошах Темного мира. Последние несколько дней Серые кормили его, тщательно следя за тем, чтобы тело короля наливалось живительной кровью. Константин принимал пищу, не сопротивляясь. Потому что осознавал: попытайся он отказаться — его будут кормить насильно. А это было бы совсем непереносимо…
Он не успел взять нож. Он не успел даже доползти до него.
Маги, появившиеся в шатре так неожиданно, что появления их он не заметил, подняли его и вернули в постель. Затем один из них с подносом в руках присел рядом с Константином. Настало время кормления.
Великий Константин почувствовал, как из глаз его покатились слезы.
Войско Бхурзума не подошло к Серым Камням Огров к сумеркам, как обещал Рубиновый Мечник Аллиарий. Древние подземные ходы, которыми не пользовались более трехсот лет, в некоторых местах обвалились, и гномы вынуждены были расчищать себе проход. Но это задержало войско Маленького Народа лишь на несколько часов — так сказал Эрлу Аллиарий, когда ночь опустилась на обагренные кровью скалы Предгорья. К рассвету Бхурзум обязательно достигнет Предгорья — заверил Эрла Призывающий Серебряных Волков. Новость эта надолго погрузила военный совет Эрла в молчание. Сэр Астарк, рыцарь, бежавший от Константина из города Ивы, заговорил первым. И слова его смердели страхом. Он говорил о том, что эльфы, обещавшие сражаться на стороне сэра Эрла, до сих пор пребывают на недоступных людям скальных вершинах, не изъявляя желания вступать в битву. Да быть может, эльфы, которых едва можно было разглядеть с подножия скал, и вовсе не имеют никакого отношения к Высокому Народу? Быть может, это искусно наведенная иллюзия? И тот, кто приходит в облике эльфа говорить с сэром Эрлом, — всего-навсего ряженый? А Маленький Народ и знать не знает о том, что его ждут в Серых Камнях? Сэр Боргард, хозяин замка Орлиное Гнездо, оборвал сэра Астарка. «Наше дело — сражаться, — так сказал сэр Боргард. — А решения принимает тот, кто ведет нас к победе…»
Эрл шагал по горной тропе, вдоль пещер, у входа в которые горели костры. Щебень хрустел под ногами Эрла. Позади неотступно и безмолвно следовал Бранад. Бранад молчал. И когда Эрл смотрел на него, тот невольно отводил глаза в сторону — точно считал себя в чем-то виноватым.
Боргард сказал, что принимать верные решения — это его дело, сэра Эрла. Да, это так. Он, сэр Эрл, — тот, кто принимает решения. Жизни тысяч людей в его только руках, и ни в чьих других. И никто не должен в этом сомневаться. А в первую очередь — он сам.
Эрл знал, что, говоря с эльфом, ни на мгновение нельзя забывать о чарах Высокого Народа, которые те источают так же естественно, как цветы — благоухание. Чары эльфов пленят человеческое сознание, заставляя людей следовать желаниям представителей Высокого Народа. Но если постоянно контролировать свой разум, понуждая его сопротивляться чуждому влиянию, эльфийские чары потеряют над тобой свою силу. Эрл был уверен, что никогда, общаясь с Аллиарием, не позволял своему рассудку поддаться чарам. Но почему ему теперь кажется, что приказание закрыть тропу и ценой жизни сотен воинов обезопасить укрепления от нападения королевских отрядов — не его решение? А может, воля Призывающего Серебряных Волков? Значит, его разум все-таки был пленен? Значит, чары Высокого Народа нашли какую-то лазейку, чтобы окутать рассудок Эрла неощутимой паутиной?..
Эрл гнал от себя эти мысли.
«Если бы я не обрушил завал, — размышлял он, — отряды Константина прорвались бы за укрепления. И это был бы конец. Но все же…»
Дальше этого «но все же…» Эрл не заходил. Когда на кону стоит судьба всех Шести Королевств, жизнь пары сотен воинов — малая жертва. Они — воины. Они рождены, чтобы сражаться и умереть. Во имя Долга. Во имя великой победы. Во имя грядущей счастливой жизни тысяч и тысяч… Но эти его проговариваемые безмолвно фразы, накручиваясь одна на другую, всякий раз срывались в коварную западню. Это обрывающееся пустотой «но все же…» было как пропасть. В которой Эрл, сколько ни заглядывал, не мог разобрать ничего, кроме туманной темноты…
Сначала он увидел отблески факельного пламени где-то на верхних уступах, а потом услышал какой- то шум, доносящийся оттуда. Задрав голову, Эрл попытался определить природу этого шума. Негромкий разговор множества людей услышал он, деревянное какое-то постукивание и скрип камней.
Костры у пещер остались позади. И начало тропы, ведущей наверх, Эрл в полной темноте определил по памяти. Он ступил на тропу, резко петляющую между камнями, круто взбирающуюся к уступам, и Бранад молча пошел за ним.
Еще на середине пути Эрл стал понимать отдельные переплетения фраз в общем клубке многоголосого разговора. И узнал некоторые из голосов. Один из них совершенно точно принадлежал сэру Боргарду. Другой — сэру Траггану… Там, на верхних уступах, его воины готовились к чему-то…
Когда Эрл и Бранад закончили подъем, свет от пламени нескольких факелов ударил им в глаза. Тропа привела их на небольшую площадку: от отвесной стены можно было сделать два десятка шагов — и встать на краю обрыва, под которым располагался лагерь. И почти все пространство этой площадки было заполнено ратниками Серых Камней. Здесь не было ни одного воина, пришедшего под знамена сэра Эрла с равнин.
В центре площадки громоздился большой, не разожженный еще костер. Несколько десятков мертвых тел, полуголых и окровавленных, были сложены друга на друга. Корявые древесные сучья, негодные обломки копий и топорищ стали возвышением, на котором упокоились мертвецы. Ратники-горцы с факелами в руках обернулись к пришельцам — все как один. Хозяева горных замков, стоявшие вперемежку с простыми воинами, взглянули в лицо своему предводителю. Барон Трагган — он стоял ближе всех к Эрлу — держал в руках кувшин, наполненный, судя по резкому запаху, горючей смолой, которую приготовили в немалом количестве, чтобы, поджигая, сбрасывать на головы подобравшихся близко врагов. Рядом с Трагганом на большом валуне стоял граф Боргард. Появление Эрла и Бранада застало графа в тот момент, когда он присел на корточки, вероятно, чтобы принять от Траггана кувшин. На том же валуне помещался один из ратников Боргарда, державший факел.
Несколько ударов сердца никто не двигался и не говорил ни слова.
Потом тишину, пронизанную потрескиванием пламени, накрыл густой и хриплый голос барона Траггана, хозяина замка Полночная Звезда.
— Мы рады видеть вас здесь, сэр Эрл, — сказал барон с поклоном.
Приветствия остальных слились в короткий и негромкий лязгающий шум.
— Я думал, все, что происходит в этом лагере, требует моего разрешения, — ответив на приветствия, произнес Эрл.
Боргард выпрямился. И опрокинул кувшин на вершину мертвых тел.
— Живые подчиняются тебе, сэр Эрл, — сказал барон Трагган. — Потому что, ведомые тобой, они идут по дороге Долга. А павшие уже пополнили ряды Андара Громобоя. Он — их вождь.
