– А ну, рассказывайте, что вам известно.

– Расскажем? – спросил Роман.

– Бред какой-то, – сказал я. – Фокусы, наверное. Это какие-нибудь дубли.

Роман снова внимательно осмотрел трупик.

– Да нет, – сказал он. – В том-то всё и дело. Это не дубль. Это самый что ни на есть оригинальный оригинал.

– Дай посмотреть, – сказал Корнеев.

Втроём с Володей Почкиным и с Эдиком они тщательнейшим образом исследовали попугая и единогласно объявили, что это не дубль и что они не понимают, почему это нас так трогает. «Возьмём, скажем, меня, – предложил Корнеев. – Я вот тоже не дубль. Почему это вас не поражает?»

Тогда Роман оглядел сгорающую от любопытства Стеллу, открывшего рот Володю Почкина, издевательски улыбающегося Витьку и рассказал им про всё – про то, как позавчера он нашёл в электрической печи зелёное перо и бросил его в корзину для мусора; и про то, как вчера этого пера в корзине не оказалось, но зато на столе (на этом самом столе) объявился мёртвый попугай, точная копия вот этого, и тоже не дубль; и про то, что Янус попугая узнал, пожалел и сжёг в упомянутой выше электрической печи, а пепел зачем-то выбросил в форточку.

Некоторое время никто ничего не говорил. Дрозд, рассказом Романа заинтересовавшийся слабо, пожимал плечами. На лице его было явственно видно, что он не понимает, из-за чего горит сыр-бор, и что, по его мнению, в этом учреждении случаются штучки и похлеще. Стеллочка тоже казалась разочарованной. Но тройка магистров поняла всё очень хорошо, и на лицах их читался протест. Корнеев решительно сказал:

– Врёте. Причём неумело.

– Это всё-таки не тот попугай, – сказал вежливый Эдик. – Вы, наверное, ошиблись.

– Да тот, – сказал я. – Зелёный, с колечком.

– Фотон? – спросил Володя Почкин прокурорским голосом.

– Фотон. Янус его Фотончиком называл.

– А цифры? – спросил Володя.

– И цифры.

– Цифры те же? – спросил Корнеев грозно.

– По-моему, те же, – ответил я нерешительно, оглядываясь на Романа.

– А точнее? – потребовал Корнеев. Он прикрыл красной лапой попугая. – Повтори, какие тут цифры?

– Девятнадцать… – сказал я. – Э-э… ноль два, что ли? Шестьдесят три.

Корнеев заглянул под ладонь.

– Врёшь, – сказал он. – Ты? – обратился он к Роману.

– Не помню, – сказал Роман спокойно. – Кажется не ноль три, а ноль пять.

– Нет, – сказал я. – Всё-таки ноль шесть. Я помню, там такая закорючка была.

– Закорючка, – сказал Почкин презрительно. – Ше Холмсы! Нэ Пинкертоны! Закон причинности им надоел…

Корнеев засунул руки в карманы.

– Это другое дело, – сказал он. – Я даже не настаиваю на том, что вы врёте. Просто вы перепутали. Попугаи все зелёные, многие из них окольцованы, эта пара была из серии «Фотон». А память у вас дырявая. Как у всех стихоплётов и редакторов стенгазет.

– Дырявая? – осведомился Роман.

– Как тёрка.

– Как тёрка? – повторил Роман, странно усмехаясь.

– Как старая тёрка, – пояснил Корнеев. – Ржавая. Как сеть. Крупноячеистая.

Тогда Роман, продолжая странно улыбаться, вытащил из нагрудного кармана записную книжку и перелистал страницы.

– Итак, – сказал он, – крупноячеистая и ржавая. Посмотрим… Девятнадцать ноль пять семьдесят три, – прочитал он.

Магистры рванулись к попугаю и с сухим треском столкнулись лбами.

– Девятнадцать ноль пять семьдесят три, – упавшим голосом прочитал на кольце Корнеев. Это было очень эффектно. Стеллочка немедленно завизжала от удовольствия.

– Подумаешь, – сказал Дрозд, не отрываясь от заголовка. – У меня однажды совпал номер на лотерейном билете, и я побежал в сберкассу получать автомобиль. А потом оказалось…

– Почему это ты записал номер? – сказал Корнеев, прищуриваясь на Романа. – Это у тебя привычка? Ты все номера записываешь? Может быть, у тебя и номер твоих часиков записан?

– Блестяще! – сказал Почкин. – Витька, ты молодец. Ты попал в самую точку. Роман, какой позор! Зачем ты отравил попугая? Как жестоко!

– Идиоты! – сказал Роман. – Что я вам – Выбегалло?