– Нет, это вопрос риторический, – серьёзно сказал Эдик.

– Зачем Янусу два попугая? – сказал я.

– Или три, – тихонько добавил Роман.

Корнеев обернулся к нам.

– А где ещё? – спросил он, с интересом озираясь.

Попугай в его руке слабо трепыхался, пытаясь ущипнуть за палец.

– Отпусти ты его, – сказал я. – Видишь, ему нездоровится.

Корнеев отпихнул Дрозда и снова посадил попугая на весы. Попугай взъерошился и растопырил крылья.

– Бог с ним, – сказал Роман. – Потом разберёмся. Где стихи?

Стелла быстро протараторила всё, что мы успели сочинить. Роман почесал подбородок, Володя Почкин неестественно заржал, а Корнеев скомандовал:

– Расстрелять. Из крупнокалиберного пулемёта. Вы когда-нибудь научитесь писать стихи?

– Пиши сам, – сказал я сердито.

– Я писать стихи не могу, – сказал Корнеев. – По натуре я не Пушкин. Я по натуре Белинский.

– Ты по натуре кадавр, – сказала Стелла.

– Пардон! – потребовал Витька. – Я желаю, чтобы в газете был отдел литературной критики. Я хочу писать критические статьи. Я вас всех раздолбаю! Я вам ещё припомню ваше творение про дачи.

– Какое? – спросил Эдик.

Корнеев немедленно процитировал:

– «Я хочу построить дачу. Где? Вот главная задача! Только местный комитет не даёт пока ответ». Было? Признавайтесь!

– Мало ли что, – сказал я. – У Пушкина тоже были неудачные стихи. Их даже в школьных хрестоматиях не полностью публикуют.

– А я знаю, – сказал Дрозд.

Роман повернулся к нему.

– У нас будет сегодня заголовок или нет?

– Будет, – сказал Дрозд. – Я уже букву 'К' нарисовал.

– Какую 'К'? При чём здесь 'К'?

– А что, не надо было?

– Я сейчас умру, – сказал Роман. – Газета называется «За передовую магию». Покажи мне там хоть одну букву 'К'!

Дрозд, уставясь в стену, пошевелил губами.

– Как же так? – сказал он наконец. – Откуда же я взял букву 'К'? Была же буква 'К'!

Роман рассвирепел и приказал Почкину разогнать всех по местам. Меня со Стеллой отдали под команду Корнеева. Дрозд лихорадочно принялся переделывать букву 'К' в стилизованную букву 'З'. Эдик Амперян пытался улизнуть с психоэлектрометром, но был схвачен, скручен и брошен на починку пульверизатора, необходимого для создания звёздного неба. Потом пришла очередь самого Почкина. Роман приказал ему перепечатывать заметки на машинке с одновременной правкой стиля и орфографии. Сам Роман принялся расхаживать по лаборатории, заглядывая всем через плечи.

Некоторое время работа кипела. Мы успели сочинить и забраковать ряд вариантов на банную тему: «В нашей бане завсегда льёт холодная вода», «Кто до чистоты голодный, не удовлетворится водой холодной», «В институте двести душ, все хотят горячий душ» и так далее. Корнеев безобразно ругался, как настоящий литературный критик. «Учитесь у Пушкина! – втолковывал он нам. – Или хотя бы у Почкина. Рядом с вами сидит гений, а вы не способны даже подражать ему… „Вот по дороге едет ЗИМ, и им я буду задавим…“ Какая физическая сила заключена в этих строках! Какая ясность чувства!» Мы неумело отругивались. Саня Дрозд дошёл до буквы 'И' в слове «передовую». Эдик починил пульверизатор и опробовал его на Романовых конспектах. Володя Почкин, изрыгая проклятья, искал на машинке букву 'Ц'. Всё шло нормально. Потом Роман вдруг сказал:

– Саша, глянь-ка сюда.

Я посмотрел. Попугай с поджатыми лапками лежал под весами, и глаза его были затянуты белесоватой плёнкой, а хохолок обвис.

– Помер, – сказал Дрозд жалостливо.

Мы снова столпились около попугая. У меня не было никаких особенных мыслей в голове, а если и были, то где-то в подсознании, но я протянул руку, взял попугая и осмотрел его лапы. И сейчас же Роман спросил меня:

– Есть?

– Есть, – сказал я.

На чёрной поджатой лапке было колечко из белого металла, и на колечке было выгравировано: «Фотон», и стояли цифры: «190573». Я растерянно поглядел на Романа. Наверное, у нас с ним был необычный вид, потому что Витька Корнеев сказал: