— Емельян Иваныч, найдем ведь другого кого-нибудь. Ведь неловко же комиссару, — вступился и Бойчук.
— Замечательно! Сколько тут у тебя адвокатов и нянек, товарищ Кострикин! — насмешливо сказал Муравьев. — А я думал, что ты, как политработник, влияешь на молодежь! Выходит, наоборот — комиссар под влиянием комсомольцев!
Кострикин молча смотрел исподлобья. Он твердо решил отстоять достоинство комиссара.
— Ну, слушай, товарищ Кострикин, — сказал Муравьев. — В восемнадцатом я вступил в партию. Понимаешь? За эти года мало ли что она мне доверяла… Так слушай. Мы можем сейчас захватить в свои руки весь лагерь. Если же не поставим в полицию коммунистов и самых лучших советских людей, то фашисты подсунут опять своих холуев. Ты просто обязан пойти в коменданты полиции. Список на сорок человек набросай сперва сам, потом согласуем.
— Я же сказал, что я старший политрук! — перебил с упорством Кострикин, который еще не мог постичь всю необычность происходящего.
— А я по званию полковой комиссар, по должности начальник политотдела армии. Тебе ясно? Неужели же я комиссара толкну на позор?! — воскликнул Муравьев.
В это время снаружи послышался раздирающий душу, визгливый, знакомый всем скрип колес. «Могил-команда» толкала по рельсам тележку с полутора десятками голых, костлявых, ничем не прикрытых трупов, только что вынесенных из секций.
Баграмов показал за окно.
— Вот кто назначает тебя в полицию, комиссар! Ты думаешь, что в твоем формализме есть хоть капля партийности?! — сказал он.
Кострикин молчал. Лицо его потемнело. Он весь кипел от негодования.
— Ну и нечего свататься! Мы тут с ним время только теряем! — досадливо заключил Муравьев. — Пишите вместо него меня. Вы свободны, товарищ Кострикин. Павлик, а ну, помоги-ка составить список. Я ваших людей мало знаю.
— Я… согласен… — мрачно сказал Кострикин. — Товарищ полковой комиссар, разрешите идти выполнять? — обратился он по-военному.
— Так бы давно. Идите да поживей возвращайтесь, — сказал Муравьев.
— Но смотрите, товарищи, чтобы не было прежде времени слухов! — предостерег Соколов и обратился к врачам: — Давайте, товарищи, думать. Старшие, я думаю, смогут остаться за санитаров, а новых старших на свои места они подскажут и сами. Кто лучше, чем они, знает больных!
— Теперь они уже всех изучили, укажут! — согласился Бойчук.
— Значит, санитары пойдут в основном в полицию и на кухню. А поваров где возьмем? — спросил Леонид Андреич. — Ведь нужно же настоящих-то поваров!
— Главный повар есть в моей секции! — по-детски обрадовался Славинский. — Он, правда, больной… Корабельный кок. Со спонтанной гангреной… Но, если надо, он может пока на работу.
— Тащите, голубчик, скорее его сюда, — попросил Соколов.
Врачи и Самохин по памяти перебирали больных, вспоминали «старших», их помощников, санитаров. Пришел из аптеки Ломов и включился в общее дело.
Кострикин скоро вернулся во врачебную секцию со списком новой полиции и сразу подсел к Самохину и Шабле.
— Давайте смотреть, товарищи. Я набрал двадцать семь человек. Ребята надежные. Да вот вы, Михаил Семеныч, подбавьте из тех, кого знаете по рабочим баракам, — уже уверенно, по-деловому обратился он к Муравьеву.
Некоторое время, негромко переговариваясь, вполголоса обсуждая кандидатуры и споря, сидели все за столом над списками.
— Товарищи, время-то, время! — заспешил Соколов. — После мы сможем людей передвинуть, а пока давайте мне списки.
И он поспешил к Драйхунду.
Но несмотря на меры предосторожности, беспокойные слухи уже просочились в среду поваров и полиции.
Первым в лазарет поспешил Бронислав. Неуклюже сутулясь, он вошел в помещение врачей и нерешительно остановился в дверях.
— Доктор! Женька! — с порога вполголоса окликнул он и таинственно поманил рукою Славинского. — Держи часы, получай, а мне дай скорее лекарства, чтоб сердце билось, — сказал он, привычным движением взяточника пытаясь «всучить» Славинскому дешевые немецкие часики.
— Часов мне не надо, а сердце и так у живых людей бьется, — громко ответил Славинский, не принимая «дара». — Едли бы сердце не билось, ты бы в мертвецкой лежал!
— Дурак! Ты часы-то, часы убери, я их тебе дарю насовсем! — шепотом настаивал комендант.
— На что мне! — снаивничал Славинский. — Лекарство нам немцы даром дают, оно бесплатное.
— Ну дай мне лекарства, чтобы сердце сильнее билось: говорят, на шахты народ собирают, — пояснил комендант с откровенным отчаянием.
— Ну, коменданта на шахту небось не погонят! — успокоил Славинский. — Да и лекарства нет у меня такого.
— Дорожишься, сволочь? Ну, хочешь, дам золотые?! Ты смотри, ты смотри, какие…
— Иди ты к черту! Думаешь, я тебе верю? Обманщики все вы! — в тон Брониславу ответил Славинский.
— Да вот они, дьявол, вот! — протянул на ладони вторые часы полицай. — Обои бери, черт с тобой! Дай лекарство!
В этот момент над лагерем пронзительно затрещали свистки, послышались крики команды: немцы созывали на построение полицию и поваров.
— Ну, скажи хоть, у Юрки найдется такое лекарство? — в исступлении хрипел Бронислав, вцепившись в рукав Славинского.
Во врачебную секцию, запыхавшись, вбежал Славка Собака, без привычной плети, в простой пилотке вместо кубанки.
— Женя! Доктор! Дай справку, у меня болит горло… — хрипел он. — Дай справку, что я болею… Две пары хромовых сапог принесу. Знаешь, хром какой…
— Да ну вас! Немцы потом за вас шкуру слупят! — отмахнулся Славинский.
По лагерю и лазарету пошла суматоха. Полицейские и повара, вместо того чтобы собираться на построение, разбежались по блокам. Они прятались под нарами опустевших рабочих бараков, отшвырнули от ворот лазарета дневального санитара и, ворвавшись в секции больных, ныряли под лазаретные койки. Немцы гонялись за ними с резиновыми дубинками и плетьми.
— Los! Los! — кричали солдаты.
В карантинную секцию Балашова вбежал человек во френче, в серой кубанке и торопливо полез под его койку. Балашов не успел его даже как следует разглядеть. Но все больные уже узнали, что происходит.
— Wo?. Wo ist der Koch? [Где? Где повар?] — вбежав в секцию Балашова, спрашивал немец.
— Вон, вон, под койкой! Вон там! — кричали больные, указывая немцу, где укрылся, всем ненавистный беглец.
Унтер полез на карачках под койку.
— Zuruck! — кричал он, грозя пистолетом. — Raus!.. [Назад! Вылезай!..]
Беглец не двинулся, хотя обшитый желтой кожей зад его торчал из-под койки. Немец с угрозой ткнул в него пистолетом.
Из-под нар пополз, пятясь задом, дрожащий, встрепанный, перепуганный повар, вчерашний хозяин лагерной жизни. Только тут Балашов узнал давнего своего соседа Жамова, который украл у него часы. Красный от страха, Викентий втянул в плечи голову и зажмурился.
Немец хлестнул его плетью, тот взвизгнул, заголосил и помчался бегом к воротам.
— Лупи его крепче! Лупи, в душу мать! — кричали вслед больные.
