двинулось вниз. Кондратьев улыбнулся, довольный. Кальмар выходил под субмарину в позицию для нападения. Он и не думал убегать. Он сам навязывал бой.

— Не упусти его,― шепнул Белов. Акико тоже сказала:

— Ика уходит.

Стажеры еще не понимали, в чем дело. Кондратьев стал опускать нос субмарины. След кальмара снова всплыл в перекрестие нитей. Стоило только нажать на спуск, и от гадины полетели бы клочья.

― Не стреляй,― повторял Белов.― Только не стреляй.

«Интересно, куда девалась его глубинная болезнь?» ― подумал Кондратьев. Он сказал:

― Кальмар сейчас будет под нами. Я поставлю субмарину на нос. Будьте готовы.

― Хорошо, товарищ субмарин–мастер,― сказала Акико.

Белов, не говоря ни слова, принялся деятельно ворочаться, устраиваясь. Субмарина медленно переворачивалась. Сигнал на экране увеличивался и принимал очертания многоконечной звезды с мерцающими лучами. Субмарина неподвижно повисла носом вниз.

Видимо, кальмар был озадачен странным поведением намеченной жертвы. Но он колебался всего несколько секунд. Затем он двинулся в атаку. Стремительно и уверенно, как делал, наверное, тысячи раз в своей невообразимо долгой жизни.

Сигнал на экране вспух и заполнил весь экран.

Кондратьев включил сразу все прожекторы: два по сторонам люка и один под днищем. Свет был очень ярким. Прозрачная вода казалась желтовато–зеленой. Акико коротко вздохнула. Кондратьев покосился на нее. Она сидела на корточках над иллюминатором, держась рукой за край пульта. Из–под руки торчало голое поцарапанное колено.

― Глядите,― хрипло сказал Белов.― Глядите, вот он! Да глядите же!

Сначала светящаяся мгла за иллюминатором была неподвижной. Затем какие–то тени зашевелились в ней. Мелькнуло что–то длинное и гибкое, и через секунду они увидели кальмара. Вернее, они увидели широкое бледное тело, два пристальных глаза в нижней его части, а под глазами, словно чудовищные усы, два пучка толстых шевелящихся рук. Все это в одно мгновение надвинулось на иллюминатор и заслонило свет прожектора. Субмарину сильно качнуло, что–то противно, как ножом по стеклу, заскрежетало по обшивке.

— Вот так,― сказал Кондратьев.― Насладились?

— Какой огромный! ― с благоговением произнес Белов.― Акико–сан, вы заметили, какой он огромный?

― Оо–ика,― сказала Акико.

Белов сказал:

— Никогда не встречал упоминания о таких крупных экземплярах. Я оцениваю его межглазное расстояние в два с лишним метра. Как ты думаешь, Кондратьев?

— Около того.

— А вы, Акико–сан?

— Полтора–два метра,― ответила Акико–сан, помолчав.

— Что в обычных пропорциях дает…― Белов пошептал, загибая пальцы.― Дает длину туловища по меньшей мере метров тридцать, а вес…

— Слушайте,― нетерпеливо перебил Кондратьев.― Вы насмотрелись?

Белов сказал:

― Нет–нет, подожди. Надо как–то оторваться от него и сфотографировать целиком.

Субмарину снова качнуло, и снова послышался отвратительный скрип роговых челюстей о металл.

― Это тебе не кит, голубчик,― злорадно пробормотал Кондратьев и сказал: ― Добровольно он от нас теперь не отстанет и будет ползать по субмарине часа два, не меньше. Я сейчас стряхну его, и он попадет под струю кипятка из турбин. Тогда мы быстро развернемся, сфотографируем и расстреляем его. Хорошо?

Субмарина раскачивалась все сильнее. Видимо, кальмар рас свирепел и пытался согнуть ее пополам. На несколько секунд в иллюминаторе показалась одна из его рук ― лиловая кишка толщиной в телеграфный столб, усаженная жадно шевелящимися присосками. Черные крючья, торчащие из присосков, лязгнули по спектролиту.

― Красавец,― проворковал Белов.― Слушай, Кондратьев, а нельзя ли вместе с ним подняться на поверхность?

Кондратьев запрокинул лицо и, прищурившись, поглядел на Белова снизу вверх.

― На поверхность? ― проговорил он.― Пожалуй. Сейчас он не отцепится от нас. Сколько, ты говоришь, он может весить?

― Тонн семьдесят,― сказал Белов неуверенно.

Кондратьев свистнул и снова повернулся к пульту.

― Но это ― на воздухе,― поспешно добавил Белов.― А в воде…

― Все равно не меньше десятка тонн,― сказал Кондратьев.― Мы не вытянем. Готовьтесь, будем переворачиваться.

Акико поспешно опустилась на корточки, не спуская глаз с иллюминатора. Она очень боялась пропустить что–нибудь интересное. «Если бы не стажеры,― подумал Кондратьев,― я бы давно уже прикончил этого гада и принялся бы искать его родственников». Он не сомневался, что где–то на дне впадины скрываются дети, внуки и правнуки чудовища ― потенциальные, а может быть, и уже действующие пираты на трассах мирных миграций китов.

Субмарина вернулась в горизонтальное положение.

— Духота,― проворчал Белов.

— Держитесь крепче,― сказал Кондратьев.― Готовы? Вперед!

Он до отказа повернул рукоятку скорости. Полный ход, тридцать узлов. Пронзительно взвыли турбины. Позади что–то стукнуло, донесся неясный вопль. «Бедный Белов»,― подумал Кондратьев. Он сбросил скорость и завертел штурвальчик рулевого управления. Субмарина описала полукруг и вернулась к кальмару.

― Теперь смотрите,― сказал Кондратьев.

Кальмар висел в двадцати метрах перед носом субмарины, бледный, странно плоский, с обвисшими скрюченными щупальцами и обвисшим туловищем. Он был похож на паука, которого прижгли спичкой. Глаза его были задумчиво скошены вниз и вбок, словно он размышлял над чем–то. Кондратьев никогда прежде не видел живого кальмара так близко и разглядывал его с любопытством и отвращением. Это был действительно необычайно крупный экземпляр. Может быть, один из самых крупных в мире. Но в эту минуту ничто в нем не позволяло предположить могучего и страшного хищника. Кондратьеву почему–то вспомнились кучи размякших китовых внутренностей в огромных отмочечных чанах на китобойном комбинате в Петропавловске.

Прошло несколько минут. Белов лежал животом на плечах Кондратьева и трещал кинокамерой. Акико что–то бормотала в диктофон (кажется, по–японски), не сводя глаз с кальмара. У Кондратьева заныла шея, к тому же он боялся, что кальмар очнется и удерет или снова бросится на субмарину и тогда все нужно будет начинать сначала.

― Вы еще не скоро? ― осведомился Кондратьев.

― Очень,― ответил Белов сипло и невпопад.

Кальмар приходил в себя. По его лапам прошла зыбкая судорога. Громадные, величиной с футбольный мяч, глаза повернулись, словно шарниры в гнездах, и уставились на свет прожекторов. Потом лапы вытянулись в струнку, снова сжались, и бледно–лиловая кожа налилась темным светом. Кальмар был ошпарен, оглушен, но он готовился к новому прыжку. Кальмар не отступал. Он и не думал отступать.

— Ну? ― спросил Кондратьев нетерпеливо.

— Ладно,― недовольно сказал Белов.― Можешь.

— Слезай с меня,― сказал Кондратьев.

Белов слез и положил подбородок на правое плечо Кондратьева. По–видимому, он забыл о глубинной болезни. Кондратьев взглянул на экран, затем положил палец на спусковой крючок.