вихры его были взъерошены, покрасневшее лицо перекошено. Он с наслаждением грохнул люком и остановился перед Юрой. Минуту они глядели друг на друга.

– Вы кто такой? – спросил беловолосый.

– Я… – сказал Юра, – я с «Тахмасиба».

– А, – с отвращением сказал беловолосый. – Еще один любимчик!

Он обошел Юру и стремительно зашагал по коридору, то и дело подлетая к потолку и бормоча: «Провалитесь вы все в тартарары! Провалитесь вы все…» Юра холодно спросил ему вслед:

– Вы что, палец прищемили, юноша?

Беловолосый не обернулся.

«Ну и ну, – подумал Юра. – Здесь совсем не так скучно».

Он повернулся к люку и обнаружил, что перед ним стоит еще один человек, должно быть, тот, что говорил извиняющимся голосом. Он был коренаст, широкоплеч и одет не без изящества. У него была красивая прическа и румяное грустное лицо.

– Вы с «Тахмасиба»? – тихо спросил он, приветливо кивая.

– Да, – сказал Юра.

– С Владимиром Сергеевичем Юрковским? Здравствуйте. – Человек протянул руку. – Меня зовут Кравец. Анатолий. Вы будете у нас работать?

– Нет, – сказал Юра. – Я здесь проездом.

– Ах, проездом? – сказал Кравец. Он все еще держал Юрину руку. Ладонь у него была сухая и прохладная.

– Юрий Бородин, – сказал Юра.

– Очень приятно, – сказал Кравец и отпустил Юрину руку. – Так вы проездом. Скажите, Юра, Владимир Сергеевич действительно приехал сюда инспектировать?

– Не знаю, – сказал Юра.

Румяное лицо Анатолия Кравца стало совсем печальным.

– Ну конечно, откуда вам знать… Тут у нас, знаете ли, распространился вдруг этот странный слух… Вы давно знакомы с Владимиром Сергеевичем?

– Месяц, – неохотно сказал Юра. Он уже понял, что Кравец ему не нравится. Может быть, потому, что он говорил с белобрысым извиняющимся голосом. Или потому, что все время задавал вопросы.

– А я его знаю больше, – сказал Кравец. – Я у него учился. – Он вдруг спохватился. – Что же мы тут стоим? Заходите!

Юра шагнул в люк. Это была, по-видимому, вычислительная лаборатория. Вдоль стен тянулись прозрачные стеллажи электронной машины. Посередине стояли матово-белый пульт и большой стол, заваленный бумагами и схемами. На столе стояло несколько небольших электрических машин для ручных вычислений.

– Это наш мозг, – сказал Кравец. – Присаживайтесь.

Юра остался стоять. Молчание затянулось.

– На «Тахмасибе» тоже такая же машина, – сообщил Юра.

– Сейчас все наблюдают, – заговорил Кравец. – Видите, никого нет. У нас вообще очень много наблюдают. Очень много работают. Время летит совершенно незаметно. Иногда такие ссоры бывают из-за работы… – Он махнул рукой и засмеялся. – Наши астрофизики совсем рассорились. У каждого своя идея, и каждый почитает другого дураком. Объясняются через меня. И мне же от обоих попадает.

Кравец замолчал и выжидательно посмотрел на Юру.

– Что ж, – сказал Юра, глядя в сторону. – Бывает.

Конечно, подумал он, никому неохота сор из избы выносить.

– Нас здесь мало, – сказал Кравец, – все мы очень заняты, директор наш, Владислав Кимович, очень хороший человек, но он тоже занят. Так что на первый взгляд может показаться, что у нас очень скучно. А на самом деле мы круглыми сутками сидим каждый со своей работой.

Он снова выжидательно поглядел на Юру. Юра вежливо сказал:

– Да, конечно, чем тут еще заниматься. Космос ведь для работы, а не для развлечений. Правда, у вас тут действительно пусто немножко. Только где-то гитара играет.

– А, – сказал Кравец, улыбаясь, – это наш Дитц погрузился в размышления.

Люк отворился, и в лабораторию неловко протиснулась маленькая девушка с большой охапкой бумаг. Она плечом затворила люк и посмотрела на Юру. Наверное, она только что проснулась – глаза у нее были слегка припухшие.

– Здравствуйте, – сказал Юра.

Девушка беззвучно шевельнула губами и тихонько прошла к столу. Кравец сказал:

– Это Зина Шатрова. А это, Зиночка, Юрий Бородин, он прибыл вместе с Владимиром Сергеевичем Юрковским.

Девушка кивнула, не поднимая глаз. Юра старался сообразить, ко всем ли прибывшим на «Тахмасибе» с Юрковским работники обсерватории относятся так странно. Он взглянул на Кравца. Кравец смотрел на Зину и, кажется, что-то подсчитывал. Зина молча перебирала листки. Когда она придвинула к себе электрическую