— Прости меня.
— Нет. Не время теперь. Мороз слишком сильный, и Джонатану ты нужен, как никогда.
— Силы ему понадобятся еще больше. Без еды он просто не вынесет того, что ему предстоит.
— Но у меня есть еда, — сказала вдруг Тамара и достала из шкафа проволочную корзину, прикрытую белой тканью. — Вот, смотри.
Данло осторожно откинул салфетку и увидел три золотистые буханки хлеба. Половины одной недоставало — наверно, Тамара и Джонатан съели хлеб раньше.
Но две другие остались в целости и пахли так, точно их только что испекли.
— Мне их дала одна из бывших сестер в Консерватории, — сказала Тамара. — У них еще осталось кое- что — должно быть, последнее.
— Наверно, она очень любит тебя, раз дала тебе хлеб. Но ведь его надолго не хватит.
— Я знаю, — призналась Тамара. — Я знаю.
— Джонатану нужно очень хорошо питаться, чтобы восстановить силы — одного хлеба недостаточно. Решено: завтра иду на охоту.
— Так скоро?
— Боюсь, что я и так ждал слишком долго. Если бы я не потратил попусту эти последние дни, Пилар, может быть, не пришлось бы идти с ним за едой.
— Нет, не вини себя. Откуда ты мог знать, что это случится?
Да… откуда ему было знать?
Но ведь он знал, знал, что больше ждать нельзя. Возможно, он предчувствовал, что готовит ему будущее, и уж определенно чувствовал, как истощен Джонатан, знал, что его надо спасать незамедлительно. Голос, живущий не в голове и не в животе, а еще глубже, возможно, на уровне атомов крови, шептал ему: Ступай на охоту. Почему же он не послушался? Почему не повиновался немедленно этому настойчивому шепоту? Когда-то он мечтал стать асарией, настоящим человеком, имеющим мужество и сострадание сказать “да” всему сущему. При этом он всегда знал, что должен видеть реальность такой, какова она есть, прежде чем выразить свое согласие с ней. А для того, чтобы взглянуть на мир новыми, лучистыми глазами, надо сперва проснуться и научиться видеть. Так почему же он отворачивался от страданий Джонатана? Почему сразу не взял гарпун и не побежал добывать тюленя?
Потому что убивать нехорошо, ответил себе Данло. И пока он глядел в молящие глаза Тамары, тот глубокий голос, похожий на зов снежной совы или на шепот ветра, сказал ему: Потому что мне страшно.
— Найди лекарства для Джонатана, — сказал Данло. — Продай жемчужину, если понадобится.
— Хорошо, — кивнула она.
— Теперь я должен проститься с тобой. Скажи Джонатану, что я скоро вернусь.
— Скоро? Как скоро?
— Дня через два-три, может быть, через пять — не знаю.
Тамара взяла из корзинки целую буханку хлеба и протянула ему.
— Вот, возьми.
— Нет. Я не могу.
— Тебе понадобится вся твоя сила, чтобы добыть тюленя, еще пять дней без еды ты не протянешь.
— Вы с Джонатаном тоже.
— Может быть, на фабриках созреет урожай. Или корабли придут. Или…
— Или у вас до моего возвращения не будет ничего, кроме этого хлеба.
— Но ты без хлеба можешь вовсе не вернуться. Ослабеешь и провалишься в трещину или не сможешь переждать вьюгу…
— Ничего со мной не случится.
— А вдруг случится? Тогда и нам не жить. Ты сам говорил, что охотник должен есть досыта ради того, чтобы выжило племя.
— Да, иногда кто-то должен умереть, чтобы племя продолжало жить. Но вы с Джонатаном — все мое племя. Мне нет смысла охотиться на тюленя, если вы умрете.
— Я понимаю, — сказала Тамара и отломила от буханки горбушку. — Возьми хоть это — надо же тебе съесть хоть что-то перед уходом.
— Хорошо, если ты так хочешь. — Данло положил хлеб в карман камелайки. — Спасибо.
Обняв ее на прощание, он надел маску и шубу. На улице так захолодало, что нельзя было стоять на месте. Всю дорогу до снежной хижины у него текла слюна и урчало в животе при мысли о хлебе. Он съест его завтра утром, а потом, подкрепленный этим скудным завтраком и любовью Тамары, отправится на море убивать тюленя.
Глава 18
ОХОТА
Давным-давно,
Когда люди и животные жили на земле вместе,
Всякий человек мог стать животным, если хотел,
А животное — человеком.
Все бывали то людьми, то
Животными,
И не было между ними никакой разницы,
И говорили они на одном языке.
Все слова в то время были волшебные,
И человеческий ум имел таинственную силу.
Слово, сказанное случайно,
Влекло за собой странные последствия.
Оно вдруг оживало,
И то, чего человек желал, могло случиться,
Стоило только произнести его.
Никто не может этого объяснить,
Но так все и было.
На краю города, где море накатывает на скалистый берег, находится Гавань, представляющая собой кучку каменных бараков, деревянных причалов и клариевых ангаров. В хорошие времена — то есть почти во все времена от основания Невернеса, кроме Темного Года, — здесь всегда кипела суета.
Люди приходили туда брать напрокат ветрорезы, катамараны, буеры и прочие средства передвижения. Несколько поколений назад, при Гошеване Летнемирском, вошла в моду езда на собачьих упряжках, после чего в Гавани завелись псарни и ангары для нарт. Бесшабашные любители прокатиться по морозу находились даже глубокой зимой. Одни предпочитали буер под ярким парусом, другие — гавкающую, мохнатую тягловую силу. Каждое утро на протяжении веков в Гавани собирались толпы народу.
Война все изменила. При свете раннего утра Данло увидел, что многие ангары оплавились и почернели от взрывов — возможно, после налета кольценосцев Бенджамина Гура. Все ветрорезы и многие буеры присвоили себе червячники, чтобы браконьерствовать на севере острова. Оставшиеся лодки примерзли ко льду, и их замело снегом. Нарты стояли в одном из бараков в полной сохранности, аккуратными рядами — дерево отполировано, полозья смазаны, упряжь в отличном состоянии. Но от собак не осталось и следа — видимо, их давно уже растащили по подпольным ресторанам.
Данло это не удивило. Он порадовался уже и тому, что нашел исправные нарты: он боялся, как бы не пришлось мастерить их самому из дерева, добытого в лесу, и материалов, взятых в магазинах на Серпантине. Что ему понадобится хоть какое-то транспортное средство, он знал с того самого момента, как задумал свой личный поход. Большой нейлоновый рюкзак, в который он упаковал поутру кремни, ножи, спальник, ледорез, запасную одежду и прочее, был и сам по себе тяжел — доставить же в город тюленя без саней будет почти невозможно. Взрослый тюлень, как помнилось Данло, весит несколько сотен фунтов, и охотнику при всей своей новообретенной силе не протащить его больше нескольких ярдов.
