Данло смотрел на нее и сознавал, какими мощными кажутся ей его руки и ноги, бугрящиеся под камелайкой новыми, наращенными мускулами. Он остался худощавым, но раздавшиеся плечи и грудь производили впечатление медвежьей силищи. Кисти рук тоже стали не такими, как у современного человека. Пальцы сделались толстыми, кости ладони массивными — казалось, он способен раздробить человеку череп простым сжатием.

— Верно — мне не пришлось голодать, как другим, — сказал он. — Но есть, когда другие голодают… быть вынужденным есть — это иногда еще хуже, правда?

И Данло стал рассказывать Тамаре о суровой жизни алалоев. Порой, в одну зиму из ста, когда стада шегшеев постигает какое-то бедствие, а тюлени не попадаются охотникам, все племя может оказаться под угрозой голода. В такие дни каждый охотник обязан есть досыта, чтобы поддержать свои силы, иначе он ослабеет и не сможет добывать пищу для племени. Эта суровая необходимость отнимает еду у детей и женщин, и самые слабые из них могут умереть. Видеть, как детские ручки и ножки превращаются в палочки, в то время как твой живот набит свежим мясом, — это худшее из испытаний, которые выпадают на долю мужчины. И все же так лучше, гораздо лучше, чем позволить всему племени уйти на ту сторону дня.

— Я знаю, ты приносишь нам все, что можешь достать, — сказала Тамара. — И знаю: ты делаешь то, что делаешь, потому что не можешь иначе. Я хотела бы только понять, зачем это нужно.

— Разве от понимания голод перестанет тебя мучить?

— Нет, конечно. Но если уж нам суждено умереть с голоду, я бы хотела по крайней мере знать, как ты намерен поступить с Хануманом.

— Я не дам тебе умереть, Тамара.

— Мне нельзя умирать, пока жив Джонатан.

— Я… сделаю все, что могу, чтобы вы не голодали.

— Правда? — Она нагнулась, достала из-под ковра кожаный кошелек и высыпала на ладонь пригоршню алмазных дисков. — Возьми тогда это.

— Хорошо, возьму, если хочешь, — сказал он, и она высыпала диски ему в руку. — Только зачем?

— Я слышала, что червячники продают свежее мясо. Если ты встретишь на улице такого торговца, тебе понадобятся деньги.

— Понятно.

— Ну, вот я их тебе и даю.

Данло посмотрел на блестящие диски.

— У меня никогда не было собственных денег.

— Насколько я слышала, этого хватит фунтов на десять.

— Десять фунтов… шегшеины? Или мяса снежного тигра, которого убили с воздуха, не помолившись за его душу?

— Мясо есть мясо. Оно все равно уже мертво и лежит у какого-нибудь червячника в подвале. Этих животных убил не ты.

— Ты правда так думаешь? Разве не алмазные диски таких, как я, толкают червячников убивать их?

— Это мои деньги, не твои. А мясо пойдет нам с Джонатаном.

Данло, звякнув дисками, зажал их в кулаке.

— Хорошо, я возьму твои деньги. Но я должен это обдумать — не могу обещать тебе, что куплю на них мясо, когда случай представится.

Тамара, бросив взгляд в сторону спальни, где тяжело дышал и постанывал во сне Джонатан, сказала:

— Я готова на все, лишь бы он не голодал.

— Я уже сказал тебе: я сделаю, что смогу. Что смогу, Тамара.

— Я понимаю. Разве могла я когда-нибудь просить у тебя большего?

— Ты не знаешь, где найти этих червячников?

— Пилар говорила, что ее подруга Авериль купила мясо на Серпантине, чуть выше Зимнего катка.

— Опасный район.

— Я знаю. Я боюсь идти туда, когда темно, но именно тогда они в основном и торгуют.

— Боишься? Ты? Когда-то ты раскатывала по всему городу со своим спикаксо.

Данло говорил о пальцевом пистолете, вставляемом в кожаную перчатку. Он стрелял маленькими дротиками, заряженными найтаре — ядом, моментально превращающим сильного мужчину в трясущуюся развалину.

— Это было давно, до войны — и Джонатан тогда еще не родился.

— Понятно.

— Может быть, ты как-нибудь вечером сделаешь крюк и вернешься домой по Серпантину.

— Да… возможно.

— Спасибо тебе, Данло. И если ты встретишь кого-нибудь из этих червячников, будь осторожен. Я не вынесу, если с тобой что-то случится.

Данло встретил своего червячника два дня спустя, возвращаясь вечером по Серпантину, — вернее, это червячник нашел его. Было очень холодно, и Данло остановился перед павильоном, откуда шли волны горячего воздуха. Все рестораны на улице были закрыты, большинство кафе и магазинов тоже. Конькобежцы попадались редко — в этот час на улицу отваживались выходить только самые смелые. Серпантин обычно хорошо освещался, но радужные шары над павильоном кто-то разбил, и ближние дома вместе с оранжевым льдом тонули во мраке. Только хруст битого стекла под коньками и шипение горячего воздуха нарушали тишину. Данло не стал бы задерживаться здесь надолго, но тут к нему подкатил рослый мужчина в богатой собольей шубе.

— Холодная ночка, верно? — Незнакомец раскурил трубку, набитую бурыми водорослями, и Данло рассмотрел его довольно красивое лицо с густой белокурой бородой и голубыми, налитыми кровью глазами. — Не возражаете, если я погреюсь тут с вами? Тоалач покурить не хотите?

— Нет, спасибо. Я не курю.

— Зря. Это большое подспорье в наши трудное время — помогает забыть о пустом желудке.

Червячник густил густой клуб серого дыма, и Данло отошел немного в сторону, чтобы легче было дышать. Запах горящего тоалача перекрывал почти все, но Данло, однако, учуял нечто еще более неприятное. Этот другой запах был cлабый, но густой и слегка тошнотворный. Он исходил от шубы и бороды червячника, чувствовался в его дыхании. Сам Данло на время задержал дыхание, позволив жуткому запаху наполнить свои ноздри. В следующий момент он понял, что червячник недавно имел дело с сырым мясом — возможно, оно и сейчас спрятано где-то на нем, под шубой.

— Помнится мне, здесь подавали лучшее синтетическое жаркое во всем городе, — сказал червячник, указывая через улицу на ресторан с голубыми карнизами и выбитыми окнами. — Теперь никакого мяса даже в подпольных ресторанах найти нельзя.

— Нельзя, — согласился Данло.

— А вы не хотели бы приобрести немного? — Червячник распахнул шубу и достал завернутый в пленку пакет величиной с большой кровоплод. — Шегшеина, хороший кусочек.

Данло, глядя на темно-красную массу в пакете, принюхался еще раз. Мясо еще не успело испортиться, но запах ему не понравился. В нем было что-то странное, что-то темное и глубокое, беспокоившее Данло, заставлявшее его желудочный сок бурлить и обжигать горло.

— Можно посмотреть? — спросил он.

— Конечно. — Червячник развернул пленку. — Я бы вам еще предложил, на выбор, да ночь удачная выдалась — все разобрали.

В слабом свете единственного уцелевшего шара Данло присмотрелся к мясу, надеясь опознать в нем бедро, лопатку или какую-нибудь другую часть шегшея; но было слишком темно, чтобы разглядеть что-то в этом бесформенном комке.

— Это фарш, — почти извиняющимся тоном пояснил червячник. Он смотрел на Данло как-то странно, как будто оценивал его высокий рост, широкие плечи, массивные мускулы на плечах и груди. Завершив осмотр, он попытался заглянуть в глаза Данло под маской, словно решая, можно ли довериться этому человеку. — Если хотите побольше или получше, то я живу тут недалеко.