на груди. Цефик то и дело покачивал своей серебряной головой, удивляясь тому, как быстро Данло поправляется. Данло, на котором всегда все заживало быстро, и сам удивлялся скорости рубцевания своих порезов и ожогов. Дело выглядело так, будто эккана ускорила все процессы его организма и наделила его клетки новыми регенеративными способностями. — Думаю, война кончится еще до того, как лорд Хануман разрешит вам встать. Так что отдыхайте — теперь этого уже не остановишь.
Данло много времени проводил с постели, но с отдыхом у него плохо получалось. Сон, каким он знал его раньше — долгие часы глубокого дыхания и бессознательного возвращения к истокам своего существа, — отошел в прошлое. Чтобы облегчить боль, Данло подолгу медитировал. Его мучили кошмары, и он просыпался от жутких сцен насилия, которые казались слишком реальными, чтобы быть сном. Вечером 18-го числа зимы он проснулся с дрожью в животе и с кровью на губах, содрогаясь, дергаясь и крича “нет!”. В своем бессонном сне, он прикусил себе щеку изнутри. Он хотел встать, но шевелиться было слишком больно. Данло лежал, глотая собственную кровь и вздрагивая от ее вкуса, напоминающего раскаленное железо. За темным окном светили звезды. Только самые яркие из них пробивались сквозь кларий в фут толщиной: Беллатрикс, Агни — а если час был такой поздний, как полагал Данло, то даже кроваво-красная Веда Люс.
А может быть, эти слабые, почти призрачные огоньки за окном были только обманом зрения, не более реальным, чем световые штормы, которые он вызывал, нажимая пальцами на закрытые веки. Данло лежал в своих мягких белых мехах, и им овладевало странное чувство, чувство холода и волшебной ясности, как будто он лежал в снегу на улице и смотрел в ночное небо. Боль на время покинула его — вернее, она осталась при нем, но ему стало все равно. Через боль человек сознает жизнь — его даже радовало это покалывание во всем теле, точно он напился чистейшей ледяной воды. За клариевым окном — а может быть, в окне его разума, — вспыхнула звезда, красно-оранжевая, как кровоплод, и почти такая же яркая, как Глориана Люс. По расположению других звезд вокруг нее Данло узнал в ней Мару.
Боль — это осознание жизни. Боль внутри боли, сознание внутри сознания.
Данло лежал в темной и тихой камере устремив взгляд в бесконечность, и что-то открылось внутри него. В прекрасный и ужасный момент он почувствовал, что его сознание распространяется по вселенной, как лучи света. Он ощущал мерцающую взаимосвязанность всех вещей, ощущал прикосновения планет, комет и сияющих звезд. Это чувство не было настоящим зрением, как у бога, взирающего на чудеса галактики. Оно шло откуда-то изнутри, как будто он был зрячей частью того участка материи или пространства-времени, на котором фокусировалось его сознание. Если выразиться еще точнее, он просто был — был камнем, льдом, кровью, звездным светом или кристаллом черного алмаза в корпусе легкого корабля.
Поначалу в своем путешествии в бесконечность он перестал быть чем-то отдельным — он стал потоком материи и сознания внутри всех вещей, стал всеми вещами сразу. Но и это было не совсем верно, поскольку он пребывал одновременно внутри и снаружи, всюду сразу. Этот чудесный новый путь восприятия реальности позволял ему проникнуть как во дворец Святой Иви на Таннахилле, так и в атомы собственного мозга.
Всеохватность этого переживания могла бы сокрушить его, как морской вал, если бы он не сфокусировал свое сознание в одном-единственном месте. В центре 25-го скопления Дэва, близ Орино Люс, светила, как красный глаз, Звезда Мара, озаряя тридцать две тысячи кораблей Содружества Свободных Миров, ожидающих атаки орденского флота. Данло сам как будто стал этой звездой, и охватил все это скопище кораблей светом своего сознания, и увидел: Зондерваль поделил свой флот на пятнадцать боевых отрядов. Они располагались вокруг Первого отряда, которым командовал сам Зондерваль, образуя в космосе огромное алмазное колесо. Внутренний круг составляли Второй, Третий, Четвертый, Пятый и Девятый отряды под командованием Елены Чарбо, Сабри дур ли Кадира, Аджи, Карла Раппопорта и Ричардесса, внешний — девять остальных. Капитанами Одиннадцатого и Двенадцатого были Кристобль и Алезар Эстареи; чуть ближе к свету звезды разместились корабли знаменитого впоследствии Десятого отряда Бардо.
Для сражения такая диспозиция была беспрецедентной; но в космических войнах человека (и даже в войне человека с даргинни) еще не случалось сражений такого масштаба. Зондерваль сплел свою алмазно-налловую паутину из тридцати двух тысяч кораблей, Сальмалин Благоразумный располагал примерно сорока тысячами. В пределах Цивилизованных Миров никогда еще не собиралось вместе столько кораблей — ни для сражения, ни в иных целях. В основном это были тяжелые транспорты, крейсеры, корветы, фрегаты и каракки. Семьсот пятьдесят шесть легких кораблей, неравно поделенные между двумя флотами, выделялись среди других корпусов, как алмазные иглы. На Пилотской Войне одни легкие корабли сражались с другими; этой войне, как сразу поняли многие наряду с Зондервалем, предстояло стать совсем иной.
Начать с того, что она обещала быть гораздо более статичной. Во время Пилотской Войны шестьдесят два легких корабля Мэллори Рингесса вели постоянный бой с эскадрой Леопольда Соли во всех каналах от Нинсана до Геенны Люс.
И даже тогда Мэллори Рингесс, имея в своем распоряжении таких пилотов, как Елена Чарбо, Делора ви Тови, Джонатан Эде и другие, испытывал трудности с координацией своих кораблей. Вести от звезды к звезде тридцать тысяч кораблей, удерживая их вместе среди смертельных вспышек открывающихся окон мультиплекса, было бы невозможно, и Зондерваль это знал — поэтому он разработал другую стратегию. Он решил выбрать подходящий для его целей участок космоса и там спровоцировать сражение. Провокация прошла успешно: Бардо разбил в пух и прах двадцать рингистских кораблей.
Оставалось только подобрать место для будущей битвы и расположить свои силы с умом, что Зондерваль и сделал. Бардо и другим капитанам он сообщил, что попытается применить стратегию, которую Ганнибал использовал против римлян при Каннах, на Старой Земле, много тысячелетий назад.
— Устроим рингистам ловушку, — сказал Зондерваль своим капитанам по радио. Разговор происходил вечером 11-го числа зимы по невернесскому времени. — Раскинем в космосе паутину из наших кораблей с моей “Добродетелью” в центре. А когда Сальмалин атакует, мы сомкнемся и уничтожим его.
Таким же образом расположил свою многонациональную армию Ганнибал в ожидании римлян, намного превосходивших его численностью. В центре, образовав необычную формацию в виде полумесяца, стоял он сам с испанцами и галлами, которые сражались нагими, прикрываясь длинными щитами. Эти храбрые, но недисциплинированные воины наверняка должны были дрогнуть под натиском римлян. По обе стороны от этого дикого войска Ганнибал разместил цвет своей пехоты — темнокожих африканских ветеранов с острыми мечами, на левом фланге он поставил тяжелую кавалерию, на правом — несравненную нумидийскую легкую конницу во главе с Махарбалем Великим.
Когда битва началась, тяжелая карфагенская конница стала бить одетых в броню всадников на правом фланге римлян, а лучшая в мире кавалерия Махарбаля обратила в бегство конницу союзников Рима. Между тем римские легионы продвигались к Ганнибалу в центре. Они подобно молоту крушили копьями и короткими колющими мечами карфагенян в легких доспехах, и полумесяц, составленный из галлов и испанцев, стал прогибаться назад. Римляне, заранее торжествуя победу, врубались все глубже в карфагенский центр, и это позволило африканским ветеранам Ганнибала изготовить две стальные челюсти у них по бокам. Когда прозвучала труба — сигнал Ганнибала, — эти львиные челюсти сомкнулись на своей добыче.
Римляне, сбитые в плотную массу, с большим трудом орудовали мечами и щитами. Два крыла Ганнибаловой конницы замкнули капкан окончательно. Отогнав или истребив римских конников с их союзниками, карфагенские кавалеристы развернулись и обрушились на римлян с тыла. Таким образом, римлян окружили со всех сторон, и началась резня. В тот день погибло шестьдесят тысяч римлян, включая двух консулов, восемьдесят сенаторов и двадцать девять трибунов знатного рода.
Золотые браслеты павших римских конников весили около трех бушелей. Такое количество воинов, перебитых в одном бою, оставалось самым высоким в истории человечества вплоть до войн Холокоста две тысячи лет спустя.
Зондерваль, будучи самым тщеславным из людей, надеялся повторить победу Ганнибала — но история никогда не повторяется. Зондерваль всю свою жизнь изучал математику и пилотирование, а не военное дело. Он мало что смыслил в командовании большими массами людей, испытывающих страх перед боем в своих налловых кораблях. Его гений заключался в умелом применении теорем вероятностной топологии и в вождении легкого корабля между звезд галактики.
