его прикончить.

Случай (или судьба) распорядились так, что подходящий коридор обнаружился как раз под Шошанге. Данло помнил его координаты по рассказу Зондерваля об одном путешествии, которое тот совершил в молодости, туннель вился и перекручивался вокруг себя самого, как змеиный клубок. “Снежная сова” исчезла в его отверстии — преследователям должно было показаться, что ее проглотило сразу двадцать темных разверстых ртов.

— Мы в опасности, да, пилот? Нас обнаружили? Не надо ли предупредить лорда Беде? — Эде, как всегда, не молчал, но когда Данло полностью подключался к компьютеру, открывая свое сознание ужасам и красотам мультиплекса, он почти не замечал назойливой голограммы. Лишь изредка, когда ему требовалось производить вычисления с молниеносной скоростью, просил он Эде помолчать. Вот и теперь, пока “Снежная сова” мелькала, точно светлячок, вылетающий из дюжины пещер разом, он поднял мизинец, требуя тишины. К несчастью, этот жест означал также, что им грозит смертельная опасность. Эде, наверно, усмотрел горькую иронию в том, что его заставляют молчать именно тогда, когда ему до зарезу необходимо выговориться.

О том, чтобы вывести Демоти Беде из ускоренного времени, Данло даже не помышлял. Точечная теорема Галливара, к которой он прибег, чтобы найти выход из перекрученного туннеля, поглощала все его внимание. Данло всегда воспринимал мультиплекс — как чувственно, так и математически — как переливающийся красками ковер. Логика и смысл открывались ему во всем: взять хотя бы то, как кармин пространства Лави разлагался на розовые, багровые и рыжеватые тона при подходе корабля к первому граничному интервалу. Но здесь, в этом взвихренном парадоксальном коридоре, логики почти не существовало. В один момент все поле зрения было густо-фиолетовым, в следующий по нему вдруг разливалась яркая желтизна, как из лопнувшего тюбика с краской. Случалось, что краски пропадали вовсе, и на месте сиюминутной пестроты оставалось только черное и белое.

При этом черное слишком часто мутировало в белое и наоборот, словно фон и силуэт на картинке. Дважды Данло казалось, что он вышел в более ровную и яркую часть мультиплекса, но туннель тут же смыкался снова, темный и извилистый, как медвежьи кишки. Данло не мог сказать, сколько времени провел в нем, но очередной маршрут наконец вывел его в простой сектор Лави; устрица, которую тюлень чудом выкашливает вон, не могла бы испытать большего облегчения.

— Мы освободились, да, пилот? — На пути к Таннахиллу Данло запрограммировал корабельный компьютер показывать Эде проекцию мультиплекса. На ней все математические тонкости выглядели геометрически и слишком уж буквально — сам Данло видел подпространство по-другому. Но Эде получал свою долю информации и не раз указывал Данло на опасность, которую тот мог проглядеть. — Мы оторвались от погони? Я не вижу признаков других кораблей.

Данло исследовал сектор с вниманием охотника, старающегося разглядеть белого медведя на снежном поле.

— Мы одни, верно? В пределах радиуса сходимости нет ни одного корабля.

Данло однажды объяснил Эде, что радиус сходимости за пределами сектора Лави стремится к бесконечности, что делает обнаружение другого корабля почти невозможным.

— Ты вышел из того жуткого места, как бы оно ни называлось, и теперь мы одни.

На миг Данло подумалось, что Эде прав. Некоторое время он исследовал аквамариновые глубины вокруг, выискивая малейшие проблески света. Он затаил дыхание, считая удары сердца: раз, два, три… а потом тихо проронил: — Нет, мы не одни.

В стороне, на самой границе сектора, зажглись две крохотные искры. Два легких корабля, как светящиеся семечки линфея, маячили на самом пределе радиуса сходимости.

— Где, пилот? Ага, вижу. Что это за корабли?

По одним только следам в мультиплексе опознать легкий корабль, разумеется, невозможно. Но Данло закрыл глаза и увидел, что к нему, точно сверлящие черви, близятся “Мечта кантора” и “Огнеглот”, ведомый кровожадной Марджей Валаскес.

— Что будем делать? Бежать?

“Снежная сова” уходила в мультиплекс все глубже, по направлению к звездам ядра, а Данло оглядывал мерцающую границу сектора в поисках других кораблей. Отсчитав еще десять ударов сердца, он ответил: — Да.

Корабль стал уходить в другие пространства — в инвариантные, и в сегментные, и в клейновы трубы, скрученные, как змея, глотающая собственный хвост. Четверо суток длилась эта погоня. Когда у Данло началось жжение в глазах и голову сдавило, точно ледниковыми глыбами, Эде напомнил ему, что долго без сна он не выдержит. Данло, с трудом разлепив высохшие, кровоточащие губы, ответил кратко и по делу: .. — Другие пилоты тоже.

Где-то за звездой под названием Двойная Альмира Данло потерял одного из преследователей. Полдня он шел через пространство Зеемана, плоское и зеленое, как луг, и . видел за собой только один корабль. Пройдя короткий, но особенно извилистый точечный туннель, из которого опять-таки вышла только одна искра, Данло убедился, что за ним гонится кто-то один.

— Стоит ли бежать дальше? — спросил Эде. — Ты так устал, что еде удерживаешь глаза открытыми.

Данло действительно устал, смертельно устал — он чувствовал эту усталость, как жгучую тошноту. И глаза он удерживал открытыми только для того, чтобы смотреть на голограмму Эде. Чтобы вести корабль, ему хватало зрительного центра в мозгу, куда корабельный компьютер подавал математические символы. Когда он закрывал глаза, это только прибавляло изящества его пилотированию. Входя в цифровой шторм, охватывающий его, как десять тысяч переплетенных радуг, Данло часто становился слеп ко всему окружающему, как новорожденный младенец.

— Так или этак, а я от него избавлюсь, — сказал он. Мерцающая рябь на границе его сектора пространства говорила о присутствии другого корабля, Данло был уверен, что это “Огнеглот”. Зондерваль говорил как-то, что Марджа Валаскес, при всей своей храбрости и свирепости, испытывает страх перед фазовыми пространствами.

Пока мультиплекс наливался нежной голубизной, как водный мир Агатанге, Данло отыскивал поблизости фазовое пространство, но оно никак не находилось. Впрочем, “Огнеглот” неизменно сохранял дистанцию, всегда держась на самой границе того сектора, через который проходил Данло.

— Эта Марджа Валаскес, пожалуй, будет не хуже Шивана, — сказал Эде. — Тот тоже не переходил границы на всем пути через Экстр.

Данло с угрюмой улыбкой потер саднящие, налитые кровью глаза, облизнул губы и ответил:

— Я много раз пытался отделаться от Шивана, но так и не смог. Даже в инверсионных пространствах Экстра. Между прочим, он мог бы в любой момент свернуть радиус и напасть на меня.

— А Марджа Веласкес — нет?

— Нет. Мне кажется, ей стоит большого труда не отставать от меня.

— И ты надеешься от нее оторваться?

— Я оторвусь, даже если еще десять суток спать не придется.

— Может быть, она лучше отдохнула до того, как началась эта гонка. Или взбадривает себя наркотиками.

— Я избавлюсь от нее в фазовом пространстве, если найду такое. Или в дереве Соли.

— Но ведь если ты войдешь туда, вероятностные маршруты могут сложиться не в твою пользу? Ведь ты подвергаешь себя большому риску, позволяя ей преследовать тебя?

— А разве у меня есть другой выбор?

— Можно выйти в реальное пространство и вызвать ее на переговоры.

— Нет, это не пойдет. Висеть около звезды, как голубь с подбитым крылом? Ведь мы же будем совершенно беспомощны.

— Почему бы тогда не поменяться ролями и не погнаться за ней?

При этих словах глаз Данло прошила острая боль, и он спросил: — Зачем это?

— Чтобы уничтожить ее, ясное дело! Сплясать с ней танец света и смерти, что вы, пилоты, так хорошо умеете делать.

Синие глаза Данло, устремленные на Эде, вспыхнули звездным огнем.