степени воспроизведения специальная программа генерирует изображение, почти в точности соответствующее облику реального человека, контактирующего с компьютером. Это изображение перемещается в кибернетическом пространстве, воспринимая его почти так же, как человек, гуляющий по полю огнецветов. При этом его восприятие, как и у человека в реальном мире, направлено вовне, наружу, на объекты генерируемой компьютером реальности.

Данло, находясь в этом странном пространстве под названием “алам аль-митраль”, никак не должен был видеть собственного лица. Он воспринимал себя в виде разноцветного изображения, поскольку мог видеть свою руку или другие части тела с такой же легкостью, как их видит ребенок, но странность заключалась в том, что он видел себя в разных ракурсах одновременно — видел босые подошвы своих ног и угольно- черные с рыжиной волосы, падающие ему на спину. Его восприятие, а может быть, и само его сознание охватывало пространство под всеми возможными углами зрения. Возможно, Хануман специально позаботился о том, чтобы Данло воспринимал его реальность так же, как и он сам, — возможно, таково было свойство самой Ханумановой реальности. Если Хануман действительно изображает Бога в своей личной вселенной, он, вероятно, и видеть ее желает так, как подобает божеству.

Вот он, мой мир, Данло. Спасибо, что согласился посетить его вместе со мной.

Голос Ханумана прозвучал в черноте вокруг Данло — ниоткуда и отовсюду сразу. Он разносился на миллион миль во все стороны, и его невидимые волны бились о светящееся изображение Данло. Он, как ветер, шептал в мозгу Данло — в его вполне реальном человеческом мозгу, который еще, должно быть, существовал на вершине башни, в бесконечно далеком реальном мире.

— Я не вижу тебя, — сказал Данло, ощущая себя как светящуюся фигуру, говорящую в полной темноте. Он не знал, в какую сторону обращать свои слова, поэтому просто раскрыл свои золотые губы и спросил: — Почему бы и тебе не воспроизвестись визуально, чтобы я мог тебя видеть? Я предпочитаю эту степень воспроизведения.

— Это седьмая степень, да?

В шестой, трансцендентальной степени компьютер создает трансцендентальное существо, способное являться в разных местах почти одновременно. Оно часто представляется как световой блик или пучок тахионных лучей, переходящих из одной точки пространства в другую почти мгновенно. В седьмой степени какого-либо “Я”, отдельного от самого виртуального пространства, не существует вообще, и это делает изображение, способное перемещаться в компьютерном поле, излишним. В степени кибернетического преображения (или катехиса, как называется эта финальная, седьмая степень у цефиков) личность сама превращается в поле, генерируемое компьютерной программой. Можно сказать, что она становится самой этой программой, и это, как говорят кибершаманы, есть конечная стадия расширения человеческого сознания.

— Но ведь в этой степени нельзя оставаться долго — ведь это очень опасно, Хану?

Седьмая степень воспроизведения в самом деле невероятно опасна и потому запрещена во всем Ордене, даже для цефиков — особенно для тех компьютерных адептов из числа цефиков, которые называют себя кибершаманами.

Конечно, опасно. И запрещено почти для всех, как тому и следует быть.

Данло, лежащий на ковре, покачал головой, опечаленный неприкрытой гордыней Ханумана, и его изображение в алам аль-митрале тоже покачало головой. Он знал, как много цефиков навсегда пропали таким образом в своих компьютерах.

— Я вижу себя со стороны, — сказал он. — Свое лицо, свои глаза. Ты специально запрограммировал все так, чтобы и я мог приобщиться к седьмой степени?

— Конечно. И эта программа очень сложна, могу тебя заверить.

— Я не хочу превращаться в компьютерную программу, пусть даже бесконечно сложную.

— Чего же ты тогда хочешь?

— Посмотреть, что ты создал, и вернуться к своему подлинному “Я”.

— Ну что ж — смотри!

Тьма вокруг Данло мгновенно наполнилась светом. Он вырвался из раскаленной добела сферы со скоростью, намного превышающей скорость настоящего света, и был так ярок, что Данло невольно заслонился от него рукой. В следующий момент все пространство вокруг него осветилось, и он обнаружил, что может видеть почти бесконечно далеко во все концы вселенной.

— Бог мой! — воскликнул он, увидев в пространстве, которое теперь само стало светом, множество землеподобных миров — миллионов десять, а то и больше. Они плавали в окружающей пустоте, как — идеально круглые жемчужины в солнечном море. В том, как Данло воспринимал эти порожденные компьютером миры, было нечто странное: он видел самые дальние из них с такой же четкостью, как и близкие.

Он видел даже очертания континентов каждого мира — одновременно и под различными углами зрения. Мощность такого зрения почти граничила со слепотой; Данло тошнило, и голова у него кружилась. Но вскоре он приспособился к своему всевидению и начал изучать созданные Хануманом миры.

Все они были одинаковы, эти прекрасные бело-голубые сферы с глубокими океанами и мягкими покрывалами облаков, все представляли собой почти точную копию Старой Земли.

Даже Твердь не обладала таким созидательным импульсом.

Даже Эде в пору своего расцвета, одержимый загадочным стремлением создавать новые миры и новые человеческие расы, не мог и мечтать о стольких Землях.

— Сколько же их? — спросил Данло голосом, напоминающим звук золотого гонга, и Хануман почти немедленно ответил ему: Ровно 25490056343. И в каждую секунду компьютерного времени создаются новые.

— Но зачем тебе так много? И почему Земли, Хану? Почему они все одинаковы?

— Потому что такова моя воля — творить жизнь во всей ее полноте. В каждом мире, во всей вселенной — во всей полноте, какой она должна быть.

— И какой же, по-твоему, должна быть эта жизнь, Хану?

— Показать тебе?

— Да, если хочешь.

В следующий миг Данло со скоростью света уже мчался к одному из миров. Из космоса, который не был настоящим космосом, он вошел в атмосферу, состоящую из чистой информации, а не из воздуха. Но ощущал он ее как реальный воздух — она обжигала его нагое тело холодом, как сарсара, бушующая в Невернесе на грани глубокой зимы и средизимней весны. Почти как сарсара. Щеки и нос пощипывало очень похоже, но настоящего холода, пробирающего человека до костей тысячами стальных игл, Данло не чувствовал.

Вот одно из ограничений компьютерной симуляции, подумал он. Холод — это ноющие зубы, стынущая кровь, онемевшие щеки и пальцы; недостаточно просто задействовать в мозгу кучку нейронов, регистрирующих эти ощущения. Сознание холода — и само сознание — заложено во всех четырех триллионах клеток организма и еще глубже, в цепях белков и липидов, из которых строится живая материя. Каждый атом водорода в молекуле воды по-своему чувствует потерю энергии: когда человеку холодно, он начинает вибрировать медленнее и сам холодеет. Нельзя имитировать чувство холода полностью, воздействуя нейросхемами на один только мозг.

На самом-то деле мне совсем не холодно, подумал Данло — но тут у него застучали зубы, и уверенности поубавилось. Откуда, собственно, взялось это чувство постукивания эмали об эмаль? Создается ли оно его реальным телом, лежащим на ковре в башне, — или это только часть программы, приближающей его изображение к одной из Земель Ханумана? Данло, снизившись, вошел в более теплые слои атмосферы, и дрожь внезапно прошла. Мягкий бриз тропического океана овеял его почти невесомое тело, но солнечного зноя Данло почему-то не ощутил — и не нашел на синем небе никакого светила, хоти оглядел его от горизонта до горизонта.

— Не ищи солнце, Данло. Его здесь нет.

— Но как же… — Данло стремительно летел к широкому белому берегу, и ветер уносил прочь его слова. — Как же так можно — без солнца?

— В этой вселенной вообще нет звезд, ибо свет исходит отовсюду.

— Нет звезд? — уставившись в небеса, поразился Данло.

В небесах звезд и правда не было, но не было там и тьмы — Хануман не потерпел бы отсутствия света.