Я забеспокоилась: уж не круп ли это. Побежала в папин садик и нарвала там ромашки. Воздух в хижине был затхлым и сырым, поэтому я отнесла ребенка в рощу и сама развела огонь, потому что Роза работала в поле и не могла позаботиться о ребенке.
Именно там я вновь встретилась с Джоном, — он сидел на опушке. Увидев Каллена, он спросил, не мой ли это ребенок. Я засмеялась: ведь сразу было видно, что малыш ничуть на меня не похож.
— Иногда дети идут в отца. — Он неожиданно погрустнел. — Взять хоть тебя, к примеру.
Я отвернулась, потому что от его взгляда у меня что-то смягчалось в душе, а я нуждалась во всей твердости и отваге, чтобы достойно встретить тот час, когда нужно будет взяться за оружие и с боем прорываться из Ривер-Бенда к свободе.
— Морри, я должен увезти тебя отсюда, — заявил он.
— Спасибо за такие слова — отозвалась я прохладным тоном, — но эти разговоры бессмысленны. Я не могу уйти.
Он шагнул ко мне.
— Ты разве не понимаешь, о чем я говорю? — взмолился он. — Тебе не нужно больше здесь оставаться.
— Это вы не понимаете. Меня могут наказать, если надсмотрщик обнаружит, что мы тут с вами болтаем. Вы лишь осложняете мне жизнь. Оставьте меня в покое. — Он не сдвинулся с места, и я закричала: — Нельзя, чтобы меня с вами видели! Уходите!
Я почувствовала, что обидела его, но понимала, что это во благо и больше не прибавила ни слова. Все равно я чувствовала себя ужасно виноватой.
Больше в тот день я его не видела. Ткач говорил, что заметил его на камнях у реки. Он сидел там с печальным видом и что-то карябал в своем блокноте.
В субботу вечером Джон ужинал со всем семейством в Большом Доме. Миссис Анна приехала из Чарльстона, а мастер Эдвард и миссис Китти прибыли из Ордесвилля. Все уже знали, что здесь живет художник-шотландец, и всем было интересно на него взглянуть. Кроу позднее рассказал мне, что миссис Анна флиртовала с Джоном весь вечер.
Я почти всю ночь просидела в хижине у Розы, потому что Каллен все еще кашлял и не мог без меня обойтись. У него был заложен нос, и я лечила его так, как научил меня отец.
В воскресенье был у нас выходной. Каллен почувствовал себя лучше, и я объяснила Розе, что нужно делать, а потом вместе с Ткачом отправилась в Комингти, чтобы он повидался с женой и ребятишками. Там мы и узнали скверные новости. Марта и двое ее сыновей передумали бежать, но Ткач заявил, что нам слишком поздно менять планы, и все равно слишком многим известно об оружии. Марта сообщила, что еще одна девушка, прачка по имени Сара, хочет отправиться с нами. Она была невестой сына Ткача, Фредерика.
Весь день я смотрела, как мимо плывут баржи, везущие хлопок, украшала вышивкой рукава воскресного платья и пела под гитару вместе с Тейлором, младшим сыном Ткача.
О побеге больше не было сказано ни слова. Ткач отправился на рыбалку, поймал карпа, которого приготовили к ужину, и мы ели его с таким аппетитом, словно поутру нас должны были повесить. Удивительно, почему с приходом ночи всегда в голову лезут мысли о смерти.
Мы вернулись домой вечером в воскресенье. Поутру, когда я все еще спала, Вигги отвез Джона в какой-то дом близ Стромболи, где жила та женщина, что привезла его к нам на плантацию. Я решила, что он отказался от мысли мне помогать, и сама не знала, что чувствую по этому поводу. Кажется, мне даже стало обидно. Но затем Кроу сообщил, что накануне Джон весь день задавал ему, Лиле и даже мистеру Джонсону всякие странные вопросы. Он хотел разузнать об убийствах Большого и Маленького Хозяина Генри. Он заставил описать ему, как это было во всех подробностях, и даже спросил у Лили ее рецепт лимонада.
Услышав об этом, я обрадовалась, что он, наконец, уехал. Пусть лучше держится подальше от плантации, — тогда он будет в безопасности.
К понедельник Каллен почти поправился. Жар спал, и кашель прошел. Вот и славно. Обычно мне было вполне достаточно, чтобы за весь день случилось хоть что-то хорошее.
Никогда не забуду вторник 2 сентября 1823 года. Именно в то утро я обнаружила синюю ленту, привязанную к воротам, и горшок с цветами. Не помню, как я отнесла их в Большой Дом, потому что я вообще ничего не помню.
Я пошла к Лили, это я помню. Она усадила меня и принялась обмахивать, потому что я вся горела.
— Детка, ты меня просто до ужаса пугаешь.
— Я и сама себя пугаю, — сказала я ей.
Мы собирались достать мушкеты, пистоли, порох и ножи в воскресенье после захода солнца. Затем мы намеревались пробиться к воротам, а оттуда к причалам, где нас ждали лодки. Вплавь мы добрались бы до гавани Чарльстона, где нас ждал капитан Отт.
Мастера Эдварда и мистера Джонсона мы собирались связать и запереть в сарае. Там же мы оставили бы обоих чернокожих надсмотрщиков, потому что им мы не доверяли. К тому времени, как кто- нибудь догадался бы выпустить их из сарая, мы уже были бы в безопасности. Или мертвы.
В ту ночь уже за полночь я забралась под крыльцо, чтобы взять мушкет. Было темно, и я боялась, как бы гремучая змея не вцепилась мне в руку. Я дрожала как дитя, но я взяла его. Рукоять легла в ладонь, холодная, как смерть.
Я отдала оружие Ткачу в его хижине. Он разбудил Сола, Суита и Драммонда, — работников, которые спали с ним в одной комнате. Суит с Драммондом были близнецами двадцати лет от роду, а Сол приходился им дядей. Ткач рассказал им о нашей задумке. Суит согласился, а Драммон возразил, что план очень глупый, но он не станет доносить о нем надсмотрщику или мастеру Эдварду. Сол пока еще не знал, готов ли он рискнуть. Ткач не спал до рассвета, и при свете двух свечей учил Сола и Суита засыпать порох и стрелять. К рассвету Сол научился владеть оружием, и поэтому тоже решил бежать с нами.
В это же время я обо всем рассказала Лили. Она ухватилась за крестик, висевший у нее на шее, словно боялась, что распятие улетит, и заявила, что до ужаса за меня боится. Она вроде как не понимала моих слов: что она тоже может бежать с нами. Она лишь трясла головой и повторяла:
— Нет, детка, я помру в Ривер-Бенде, это точно.
И я никак не могла ее переубедить.
— Я буду скучать по тебе, детка. — И она разрыдалась. — Но я буду молиться, чтобы ты добралась на Север. — Она взяла меня за плечи. — Постарайся прислать мне письмецо, когда попадешь туда, чтобы я больше не тревожилась. Я попрошу, чтобы масса Эдвард мне его прочитал. Уж он-то точно порадуется, что ты на Севере, в безопасности. — С этими словами она подмигнула, и мы обе расхохотались. А затем она прижала меня к груди, совсем как мамочка.
А теперь мы собирались бежать из Ривер-Бенда вчетвером — я, Ткач, Суит и Сол. Еще четыре человека из Комингти. Всего восемь.
В среду Багбенд и Хоппер-Энн, внуки Лили, сказали, что пойдут с нами; а еще жена Багбенда, Люси. Они хотели взять с собой своего малыша, Скупера. Бабушка Блу заявила, что слишком стара, чтобы бегать по всей стране от собак, которые так и норовят вцепиться в старую негритянскую шкуру, но ее сын, Паркер, и его жена Кристмас, — она родилась двадцать четвертого декабря, разумеется — тоже решили бежать вместе с внуком Блу, Рэндальфом и их детьми, Лоуренсом и Мими. Роза с мужем, Лэнгстоном, заявили, что это слишком рискованно. Вигги мы пока еще ничего не сказали, потому что боялись, как бы он не донес на нас мастеру Эдварду и надсмотрщикам.
Кроу… Мы долго упрашивали старого ворчуна, но он так и не согласился. Когда мы сказали, что запрем всех белых, а также надсмотрщиков в сарае, то он широко ухмыльнулся.
— Тогда уж точно кто-то должен остаться и убедиться, что они не выбрались раньше времени. Я сделаю это.
— Пожалуйста, Кроу, прошу тебя, пойдем с нами. Мы не можем бросить тебя.
