— Хм, — задумчиво сказал я. — Убийцы, напавшие на главу государства… Ничего не напоминает?

Девушка как будто не слышала.

— Моя мать преградила им путь, — сказала она. — И они…

Она отвернулась и устремила взгляд на сады. Там все по-прежнему было тихо-мирно. Повинуясь внезапному порыву, я снял пергаментный шар с перил. Мне вдруг пришло в голову, что его приглушенная аура должна быть видна издалека.

Ашмира привалилась к каменной стенке, уронила руки. Впервые за все время нашего сотрудничества я видел ее совершенно неподвижной. Конечно, ей и прежде случалось останавливаться, но это всегда были лишь перерывы между вспышками лихорадочной активности. А теперь то ли мои слова так подействовали, то ли ее воспоминания, то ли что-то еще, но она внезапно затормозилась, сникла, не зная, что делать.

— Но если не брать Кольцо, — сказала она глухим голосом, — чего я добьюсь? Ничего. Я буду такой же пустышкой, как теперь.

Пустышкой? Копьеносец почесал свой мужественный подбородок. Эти мне люди с их проблемами! Честно говоря, в этом я не силен. Нет, разумеется, мне было вполне очевидно, что все эти годы девочка стремилась подражать матери — и только затем, чтобы в самый миг своего торжества обнаружить, что не верит по-настоящему в то, что делает. Это-то я видел довольно отчетливо. Но вот теперь, перед лицом охватившего ее отчаяния, я не знал, что делать дальше. Тщательный психологический анализ[110] — дело одно, а вот конструктивные предложения — совсем другое.

— Послушай, — начал я, — ведь еще не поздно отнести Кольцо обратно Соломону. Мстить он тебе не станет. Он слово дал. А потом, думаю, он испытает слишком сильное облегчение. А то есть еще другой выход, ты о нем, наверное, не подумала: выкинуть Кольцо в море. Избавиться от него навсегда. Это вообще идеальное решение проблемы: Саве больше ничто грозить не будет, вашей царице не придется выносить эту боль — и плюс это избавит от множества неудобств целое воинство духов.

Девушка не то чтобы согласилась на это разумное предложение и не то чтобы отвергла его. Она стояла все так же — сникшая, с опущенными плечами — и смотрела во тьму.

Я попробовал еще раз.

— Ты говоришь, что чувствуешь себя пустышкой, — сказал я. — Мне кажется, ты просто чересчур переживаешь по этому поводу. Твоя проблема в том, Ашмира, что от тебя слишком…

Тут я осекся, внезапно ощутив тревогу. Мой точеный нос задергался. Я принялся озабоченно принюхиваться.

Это заставило ее слегка очнуться. Она негодующе вскинула голову.

— Ты хочешь сказать, что от меня слишком воняет? О прекрасная Сава, вот уж что меня совершенно не волнует!

— Да нет. Не от тебя.

Мои глаза сузились. Я окинул взглядом пустынную галерею. Колонны, статуи, расставленные там и сям кресла — все выглядело тихим и спокойным. Но где-то поблизости… Ой-ей!

— Ты не чувствуешь запаха? — спросил я.

— Тухлыми яйцами несет, — сказала девушка. — А я думала, это от тебя…

— Нет, не от меня.

Повинуясь внезапному озарению, я бесшумно прокрался прочь и вышел на середину галереи. Остановился, принюхался, прислушался, прошел немного вперед, снова принюхался. Сделал еще шаг… развернулся и разнес на куски Взрывом ближайшую статую.

Девушка вскрикнула; копьеносец метнулся вперед. Не успели светящиеся осколки камня с грохотом, стуком и звоном осыпаться на пол галереи, я приземлился посреди них, отмел в сторону оставшиеся клочья сиреневого облачка и ухватил обугленного фолиота, притулившегося за расколотым пьедесталом. Я изловил его за зеленую жилистую шею и поднял в воздух.

— Гезери! — рыкнул я. — Так я и думал! Снова шпионишь? Ну уж на этот раз я тебя прикончу прежде, чем ты успеешь…

Фолиот не спеша высунул язык и ухмыльнулся. И указал на юг.

О нет!

Я обернулся. Вдалеке, над крышами дворца, вздымалась к ночному небу черная туча, движущийся конус из ветра и пламени. Поначалу она была далеко, но это продлилось недолго. Из тучи вылетали узкие багровые молнии; она бурлила, клубилась, кипела мстительной яростью и двигалась над садами в сторону башни.

Туча появилась в самый неподходящий для Ашмиры момент: именно тогда, когда всякая решимость оставила ее начисто.

Она стояла на балконе и смотрела, как растет эта туча: смерч огненных вихрей, который поджигал деревья и лужайки на своем пути, заливая сады кровавым светом. Девушка слышала завывание бури, слышала, как хохочет мелкий демон, слышала встревоженные крики бегущего к ней Бартимеуса…

Она все слышала, все видела, но ничего не могла.

Среди всех тягот своего путешествия Ашмира сохраняла железную дисциплину, к которой привыкла за многие годы своего одиночества. Ни опасности дворца, ни беседа с Соломоном, ни даже встреча с Духом Кольца — ничто из этого не устрашило ее. Она понимала, что собирается пожертвовать собой, и знала, зачем она это делает. Ясность цели придавала ей решимости, а решимость не давала забыть о цели. С самого начала она шла навстречу возможной гибели, пребывая в яростно-безмятежном настроении.

Однако кончилось тем, что смерть не пришла — вместо нее пришел Бартимеус. Царь внезапно оказался в ее власти, Кольцо — в ее руках, и она осталась жива. Все, о чем она так долго мечтала, оказалось возможным… И вот внезапно Ашмира обнаружила, что не знает, что делать дальше.

Еще до того, как она сбежала из комнаты Соломона, она пыталась как-то примириться со всем, что видела и слышала. То, что рассказал ей царь, его беспомощность, его заверения, что он ни в чем не виноват, то, как он сник в своем кресле… Ничего из этого она не ожидала; и все это противоречило ее предубеждениям. И еще это Кольцо — Кольцо, которое, по идее, делало своего владельца счастливейшим из людей. Если не считать того, что оно жгло его огнем и старило до времени… Она вспоминала одряхлевшее лицо Соломона, боль, которую она испытала, когда сама взяла Кольцо в руки… Ерунда какая- то. Все шиворот-навыворот!

Поначалу Ашмира надеялась игнорировать все эти противоречия и завершить свою миссию наилучшим возможным способом. Но не тут-то было: Бартимеус умудрился вытащить на свет ее глубочайшие сомнения и самые сокровенные побуждения.

Многое из того, что он говорил, она в глубине души давно знала сама, с тех самых пор, как ее мать рухнула на колени бесстрастной, безразличной царицы. В течение многих лет она отмахивалась от этих мыслей, прятала их за своей яростной преданностью и удовольствием, которое получала от своей ловкости. Но теперь она с беспощадной ясностью холодного звездного света осознала, что уже не верит в то, чем была и чем так мечтала стать. Энергия и вера в себя покинули ее, и усталость, копившаяся на протяжении двух недель, внезапно обрушилась ей на плечи. Она ощущала себя одновременно тяжелой — и пустой, точно ракушка.

Огненная туча надвигалась. Ашмира ничего не предпринимала.

Джинн бросился к ней, волоча за шкирку маленького зеленого демона. В другой руке, которую он протягивал в сторону Ашмиры, у него был пергаментный шар.

— Вот, — крикнул он. — Кольцо! Возьми Кольцо! Надень!

— Что? — Ашмира растерянно нахмурилась. — Я… Я не могу!

— Ты что, не видишь? Сюда идет Хаба!