двое детей, мужа нет, она самый довольный жизнью человек на земле. Ненавижу ее всеми фибрами души.
Я попросил рассказать, как сложилась судьба ребят и девушек. Зельда Дэвис выиграла стипендию в Гарварде, сейчас работает в Государственном департаменте. Сэмми Шварц сбежала с одним из «ангелов ада», сейчас преподает в третьем классе в школе в Аризоне. Нанет Бридж – партнер в юридической фирме на Уолл-стрит. Лунную Девочку Томпсон никто не видел с той минуты, как она объявила своему парню, что идет прогуляться по пляжу, – она буквально исчезла.
Бреннан принес напитки и принял наши заказы: салат для Рэчел, гамбургеры и картофель фри мне и Сьюки.
– Помнишь Саджит? А Большую Индианку?
– Да разве их забудешь? – ответила Сьюки. – Саджит вернулась в Бомбей, устроила крупный национальный скандал. Двум или трем членам кабинета министров пришлось подать в отставку. Большая Индианка делает авангардные фильмы. Ее настоящее имя Берта Сноуберд.
– Несколько фильмов Берты Сноуберд я видел, – сказал я. – Она настоящий мастер. Где она тут?
Мы вернулись к дальней стене, и Сьюки показала на энергичную девушку с прямыми черными волосами, разделенными пробором, атлетическими плечами и глазами как у львицы. Коротко подстриженный молодой человек лет двадцати пяти с внешностью красавца актера обнимал ее за шею.
– Что за юноша? – спросил я.
– Дон Мессмер, – ответила Сьюки.
В объектив камеры улыбался человек, отдающий себе отчет в том, что он потерял почву под ногами и в то же время ему необычайно подфартило. С другого края группы темноволосый мужчина с сигаретой во рту прислонился плечом к Сэмми Шварц.
– А этот?
– Он преподавал английский в Альберте, – сказала Рэ-чел. Она поднесла наполовину полный стакан к губам и осушила его. – Его звали Эрвин Лик.
Я увидел Пайни Вудза сидящим на скамейке в Мерчантс-парке.
«За тенью следуем – она все убегает; лишь отойдем – за нами тень бежит».
– Почему на фотографии нет Эдварда Райнхарта? – спросил я.
– Эдвард терпеть не мог фотографироваться, – ответила Рэчел. – Сьюки, ты помнишь те времена…
Затолкав едва ли не весь гамбургер в рот, Сьюки ответила:
– Еще б не помнить. – Она подняла вверх указательный палец и проглотила гамбургер. – Помню и другие.
– Ну почему мы были такими
– Мы считали, что подозрение – буржуазный пережиток, – усмехнулась Сьюки. – Как ты поживаешь, Рэчел?
Рэчел Милтон прикончила второй «Манхэттен».
– Честно говоря, не здорово. Это просто
– Сколько ему? – поинтересовалась Сьюки.
– Семьдесят два, однако это ему не помеха. Он влюблен. Не влюбись Гринни в нее, он бы окончательно влюбился в себя, так что и в подобной ситуации есть свои плюсы. Ты была замужем?
– Официально – однажды, – ответила Сьюки. – Неофициально – два с половиной раза. Рэчел, ты забыла, как я выходила замуж за Роджера Лэтропа!
– А, музыкант, который все время ерзал, когда играл на клавесине. Как только ты сказала, я сразу и вспомнила. Я бы еще выпила, только не «Манхэттен». Бокал белого вина.
– А я повторю «Манхэттен».
Я помахал рукой Бобу Бреннану. Сьюки повернулась ко мне:
– Я рассказывала тебе о Роджере. Мы учились в колледже Пофэма, а через шесть лет Мичиганский университет сделал его своим штатным художником. Мы оба были счастливы убраться из Пофэма, поверь. А потом…
– Роковые слова, – сказала Рэчел.
–
– И как же звали сучку? – спросила Рэчел. – Наверняка студентка.
– Его лучшая ученица, Соня Скиффингтон. В Мичиган поехала не я, а она. Я же вернулась сюда. О неофициальных мужьях я предпочла бы умолчать. Один из них был отличным парнем, но скоропостижно скончался во время своей ежедневной пятимильной пробежки, а двое других оказались просто чем-то вроде «печенья судьбы»[58].
Двадцать минут спустя Сьюки сказала:
– Когда я увидела Стар в больнице, я думала, у мен£ сердце разорвется.