открыл шкаф и достал с полки два стакана. Засунув их по очереди в отверстие специального льдогенератора, встроенного в холодильник, Джон наполнил стаканы серебристыми кубиками льда.

– Что-нибудь легкое? воды? сока?

– Все, что угодно, – сказал я.

Открыв холодильник, Джон достал оттуда бутылку воды с айсбергом на этикетке, отвинтил пробку и наполнил мой стакан. Поставив бутылку на место, он достал с разных полок огромного холодильника порезанное на кусочки мясо, сыр и батон хлеба. Затем – майонез, горчицу в керамической баночке, маргарин, головку кочанного салата. Он разложил все это на крышке одного из рабочих столов, поставил рядом две тарелки, положил на них вилки и ножи. Закрыв холодильник, Джон открыл дверцу морозильной камеры, в которой лежали на полках замороженные куски мяса, стопка готовых завтраков, огромная пицца, напоминавшая шину грузовика. Боковые полки были заполнены разнообразными бутылками – «Абсолют» с перцем и с лимоном, «Финляндия», японская водка, польская водка, «Столичная» завода «Кристалл». Здесь были бледно-зеленые и бледно-коричневые водки, водки в бутылках, внутри которых что-то плавало – какая-то трава, вишни, кусочки лимона, виноград. Я наклонился, чтобы лучше разглядеть все это великолепие.

Джон выбрал «Столичную», отвернул крышку и налил себе полстакана.

– Надо было охладить стакан, – пробормотал он. – Просто не каждый день умирает твоя жена, а потом приходится тащить в душ семидесятилетнего старика и заставлять его смыть дерьмо, расплывшееся по ногам. – Он выпил водку залпом и поморщился. – Мне чуть не пришлось влезть в ванну вместе с ним. – Снова глоток – гримаса – глоток. – А потом пришлось его вытирать. Эти седые волосы по всему телу – брр! – как наждачная бумага.

– Может быть, тебе стоит нанять ту сиделку, Элайзу Морган, чтобы она проводила со стариком хотя бы часть дня?

– Тебе кажется, что мой тесть не способен о себе позаботиться? Интересно, почему у тебя возникло такое впечатление. – Джон кинул в стакан льда и налил себе еще водки. – В общем, здесь есть все для сэндвичей. Выбирай, что больше нравится.

Я начал накладывать на хлеб ростбиф и швейцарский сыр.

– Ты думал о том, как расскажешь ему правду об Эйприл?

– Правду об Эйприл? – поставив стакан, Джон изобразил на лице подобие улыбки. – Нет, пока не думал. Если задуматься, я ведь должен многим рассказать обо всем, что случилось. – Глаза его сузились, и Рэнсом снова поднес к губам стакан. – Или не стоит. Пусть прочтут обо всем в газетах. – Рэнсом задумчиво делал себе сэндвич, кладя на хлеб кусок ростбифа, два кусочка салями и кусок ветчины. Затем он снял пленку с кусочка сыра и засунул его прямо в рот. Погрузил ложку в горчицу и стал рассеянно ею вращать.

Я положил на свой бутерброд салата и майонеза и стал молча смотреть, как Рэнсом мешает горчицу.

– Как насчет организации похорон и всего такого? – спросил я.

– О, да, – закивал головой Рэнсом. – Больница взяла все на себя.

– У вас есть место на кладбище – фамильный склеп или что-то вроде этого?

– Кто думает о такой ерунде, когда жене твоей всего тридцать пять лет. – Он снова сделал глоток водки. – Наверное, я ее кремирую. Мне кажется, она захотела бы именно этого, если бы могла высказать свои пожелания.

– Хочешь, чтобы я остался здесь еще на несколько дней? Я могу, если у тебя не возникнет ощущение, что я чужой в этом деле и если я не буду тебе в тягость.

– Да, останься, пожалуйста. Мне просто необходимо иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить. Все это пока еще не совсем дошло до моего сознания.

– Буду рад помочь, – сказал я.

Еще несколько секунд я наблюдал, как Джон водил ложкой внутри банки с горчицей. Наконец он поднял ложку, положил горчицы на свой странный сэндвич и закрыл его сверху хлебом.

– В том, что ты сказал Алану о слиянии конторы Эйприл с другой фирмой, есть доля правды? – спросил я. – Ты говорил с таким убеждением.

– Выдуманные истории должны звучать убедительно, – Джон поднял сэндвич и посмотрел на него так, словно его только что вложил ему в руку кто-то другой.

– Так ты все это придумал?

Наверняка Рэнсом сочинил эту историю вскоре после того, как Эйприл попала в больницу.

– Вообще-то, мне кажется, что-то такое – как это говорят – витало в воздухе. – Он положил сэндвич на тарелку и снова отпил из стакана. – Знаешь, что самое плохое в людях, которые занимаются тем, чем занималась моя жена. Я не имею в виду Эйприл – она была человеком совсем другого сорта. Все они – надутые болваны. Они болтают с утра на своих собраниях, потом они болтают по телефону, потом – за ленчем с клиентами, потом снова по телефону. В этом и состоит их работа. Они все время болтают. Они обожают слухи. А еще ужаснее то, то они верят в каждое слово из того, о чем болтают. А значит, если ты не знаешь досконально всех этих вздорных, бессмысленных сплетен, которые они шепчут друг другу в телефонные трубки, ты вне игры, мой мальчик, тебе придется за себя краснеть. Люди говорят, что ученые – не от мира сего. Особенно эти артисты, которые работали с Эйприл, – они считают, что мы не живем в реальном мире. Но у нас-то хоть есть объект наших исследований, в нашей жизни есть место интеллектуальным и нравственным ценностям. Их же жизнь похожа на большой пузырь, надутый горячим воздухом, – сплетни, слухи, деньги.

Джон тяжело дышал, лицо его было ярко-розовым. Он допил водку и тут же налил себе еще. Я знал, как действует на человека водка «Кристалл». А за последние десять минут Джон выпил этой водки долларов на пятнадцать.

– Значит, «Барнетт энд компани» не собирается на самом деле открывать филиал в Чикаго?

– Я не знаю, как обстоят дела на самом деле.

Мне пришла в голову еще одна мысль.

– Эйприл хотела сохранить этот дом, потому что отсюда недалеко до ее отца? – спросил я.

– Это была одна из причин. – Джон облокотился на крышку стола. Вид у него был такой, словно ему хочется лечь прямо здесь. – Но еще Эйприл не хотела жить в Ривервуде среди надутых петухов вроде Дика Мюллера и других парней из ее конторы. Ей хотелось быть поближе к картинным галереям, ресторанам, к... к культурной жизни. Ты вполне способен это понять – достаточно только взглянуть на наш дом. Мы – совсем не такие, как эти придурки, сидящие по своим офисам.

– Похоже, ей понравилось бы в Сан-Франциско, – предположил я.

– Мы никогда этого не узнаем, не так ли? – Джон бросил на меня мрачный взгляд и откусил наконец кусочек от сэндвича. Начав жевать, он опустил глаза и нахмурился. – Что за дрянь туда напихали. – Все же он откусил еще немного. – В любом случае ты прав – она никогда бы не оставила Алана. – Проглотив еще кусочек, он выбросил свою тарелку в мусорный бак и препроводил туда же остатки сэндвича. – Я возьму эту выпивку с собой наверх, в спальню. Хочу полежать немного. Сейчас я больше ни на что не способен. – Он допил содержимое стакана и снова наполнил его. – Послушай, Тим, пожалуйста, останься со мной подольше. Ты очень мне помогаешь.

– Хорошо, – сказал я. – К тому же, если я побуду здесь несколько недель, хотелось бы разобраться еще с одним делом.

– Опять какое-то расследование?

– Что-то вроде этого, – кивнул я.

Джон попытался улыбнуться.

– О, Боже, я действительно перебрал. Не мог бы ты позвонить Дику Мюллеру? Он наверное еще в офисе, если не пошел с кем-нибудь на ленч. Мне неприятно просить тебя об этом, но людям, которые знали Эйприл, надо рассказать, что случилось, прежде чем они прочтут об этом в газетах.

– А как насчет другого человека, который оставил сообщение? Того, который не знал, как тебя называть – Джон или мистер Рэнсом.

– Байрон? Забудь об этом. Он вполне может узнать обо всем из выпуска новостей.

Помахав мне рукой, он вышел из кухни. Я прислушался к звукам его шагов на лестнице. Открылась, затем захлопнулась дверь его спальни. Закончив есть, я положил тарелку в посудомоечную машину и убрал