дабы не огорчать семью. У Александра был такой же высокий лоб, как и у Зигмунда, широко расставленные глаза, приятно очерченные нос и подбородок. Выражение его лица было открытым, прямым. Однако основное различие в их характерах только начало определяться. Философия Зигмунда выражалась формулой: «То, что в потенции правильно, будет таким». Александр утверждал: «То, что в потенции плохо, таким и станет». Он давно был в семье главным мастером по ремонту – склеивал ветхие стулья, чистил баки для воды.

– Какая работа тебе нравится, Алекс?

– Я люблю поезда. Помнишь, Зиг, когда ты брал меня с собой на Северный вокзал смотреть, как приходят поезда? Тогда мы ходили на сортировочную станцию и наблюдали, как готовят огромные зеленые и желто–зеленые паровозы к пробегу по Европе. Меня не тянет стать машинистом. Но мне нравится заниматься тем, чтобы вагоны были заполнены грузом и пассажирами. Не знаешь ли кого–нибудь, кто мог бы помочь мне найти такую работу?

Зигмунд задумался.

– После стольких лет, отданных медицине, я растерял всех друзей в бизнесе. Единственный канал, который у нас есть, – это Эли.

Эли Бернейс убедил профессора фон Штейна взять Алекса в отдел, где проводились экономические исследования и готовился к публикации журнал. Там открылась единственная вакансия. Алекс должен был начать в качестве ученика, без жалованья.

– Но как только мы сможем доказать профессору его полезность, – сказал Эли, – мы сможем добиться для него платы.

Александр застонал:

– Как долго может это продолжаться?

– Не особенно долго. Несколько месяцев. Доверься мне. Алекс приступил к работе в следующий понедельник.

Его сюртук был застегнут на все пуговицы, виднелся только узел галстука, в центре которого выделялось единственное украшение – булавка с жемчужиной. Он был счастлив, возбужден и не робел.

Однако Алексу было трудно справиться с работой. Слишком много теории. Когда через три месяца Зигмунд посоветовал Алексу потребовать жалованья, тот, честно оценивая себя, спросил:

– А если они откажут? Я не доказал свою полезность. Эли не смог добиться заработной платы для Алекса.

– Потерпите до конца года, – умолял он.

Александр отыскал небольшую компанию, специализировавшуюся на железнодорожных перевозках, определении стоимости провоза груза, маршрутов. Ее владельцем был пожилой бездетный мужчина по имени Мориц Монц, искавший энергичного молодого парня. Приятная внешность Алекса и его одержимость железными дорогами сделали свое дело. Монц предложил неплохую плату для шестнадцатилетнего подростка – шесть гульденов в неделю. Александр был самым гордым парнем в Вене, когда принес первую зарплату домой и отдал ее матери.

В начале ноября выпал снег. Из своего окна Зигмунд наблюдал за первыми снежинками, крохотными кристалликами; они ложились сплошным белым покровом, а затем, словно под давлением сверху, таяли на мостовой, и она становилась влажной. Небольшие стайки воробьев, не более десятка, кружились в сером небе, не понимая, куда лететь, где находится юг. Следующий снегопад был более сильным. Направляясь пешком в больницу, Зигмунд сквозь снежный занавес едва различал здания. Крупные снежинки таяли, ложась на еще не опавшие листья и на черепицу крыш. Не было видно подушек и матрацев, обычно выставлявшихся утром для проветривания. Люди выходили из домов, облачившись в тяжелые пальто, и шли с зонтиками, вырывавшимися из рук от порывов ветра.

Орешник сопротивлялся зиме. Он еще не сбросил листву, несмотря на снегопад и первые заморозки, и она сохраняла зеленый цвет. Но к концу второй недели ноября сильный ветер сорвал листья и разметал их по городу.

Зигмунд слишком хорошо знал буйные капризные ветры Вены еще в те давние годы, когда посещал школу. Эти ветры словно подчинялись стрелке компаса: в определенное время они дули только вдоль улиц с востока на запад, потом меняли направление с севера на юг. Вы идете себе, и вам вполне тепло, но вот вы свернули за угол, и на вас набросились порывы ледяного ветра, сметающего вас с тротуара. Венцы мочили пальцы, как это делают моряки, поднимали их вверх, чтобы определить, могут ли они идти прямо к дому, или же надо выбрать иной путь.

В эти трудные для него месяцы единственным удовольствием были встречи с Мартой. Его объятия стали настолько пылкими, что у нее появились темные крути под глазами. Он корил себя. Они любили друг друга, и, встречаясь с ней после нескольких дней разлуки, он не мог удержаться от поцелуев и объятий.

– Марти, скажем твоей маме, что мы обручились. Тогда все будут знать, и мы почувствуем себя свободнее. По крайней мере, мне будет лучше. То, что известно всем, должно стать реальностью.

Марта понимала, что ему нельзя перечить, и согласилась.

– Эли говорит, что намерен сказать маме об обручении с Анной в Рождество. Почему бы нам не примкнуть к ним?

Его уныние как рукой сняло.

– Чудесно. Мы купим ей подарок. Что ты думаешь? Книгу? Это будет чудесный день для нас…

Три пары – Минна и Игнац, Эли и Анна, Зигмунд и Марта – принесли подарки фрау Бернейс. Зигмунд выбрал «Песню о колоколе» Шиллера. Фрау Бернейс встретила известие об обручении без радости. Она поморщилась, как будто что–то пригорело на кухне. Но основной удар принял на себя ее сын Эли. Через неделю он, огорченный, явился в дом Фрейдов с покрасневшим лицом и объявил, что не может более встречаться с Анной. Анна приняла это известие спокойно. Зигмунд же был вне себя. Когда Эли ушел, он воскликнул, обращаясь к Анне:

– Какой же он мужчина, если разрешает своей матери совершить бесчестный акт? Он знает, что любит тебя и ты ему подходишь.