– Разумеется, приезжайте так часто, как можете. Все мои свободные часы – ваши. Мы погуляем по улицам Вены и поговорим, почему вы не можете сами проанализировать вашу ипохондрию. Есть ли у вас пациенты с таким же недугом?

– Да. Несколько, и иногда мне удается дойти до источника их болезни. Но я не могу сделать то же самое с собой. Вы были вынуждены проделать самоанализ, чтобы продолжить вашу работу. Но потому, что у вас не было никого. Для меня же существует Зигмунд Фрейд.

У Зигмунда потеплело на душе, он был глубоко тронут.

– Есть предложение. На лето мы всегда снимаем дом в горах. Почему бы не присоединиться к нам на пару недель? До прогулки Марта сказала мне: «Твой молодой доктор Ференци – душевный человек, не так ли?» Я полагаю, что она не ошиблась. Приезжайте к нам на отдых, мы побродим по лесу, поплаваем в озере, сходим в горы…

Марте было приятно, что Роза живет на том же этаже напротив. Обе семьи имели свой уклад и в то же время крепко дружили. У Марты было мало времени, чтобы искать какую–то новую дружбу: Зигмунда почти непрерывно посещали иностранные врачи и друзья, задерживались на ланч или на ужин. Некоторые вроде Отто Ранка стали членами семьи. Марта покупала провизию на рынке Нуссдорферштрассе, не беря с собой по венской традиции горничную. Осторожно торгуясь, она покупала лучшее мясо, овощи и молочные продукты по более дешевой цене, поскольку вопреки шуткам тетушки Минны по поводу «психоаналитического комиссариата» у Фрейдов доходы Зигмунда оставались скромными и непостоянными. Марта вела хозяйство расчетливо, чтобы денег на домашние расходы хватало до конца недели. Однако ей приходилось в воскресенье заходить с заднего хода в лавку бакалейщика – по закону в этот день лавки должны быть закрыты – и закупать дополнительную провизию для гостей, явившихся без предупреждения. После обсуждения спорных вопросов Зигмунд приглашал гостей на обед. Не проходило и дня, чтобы за семейным столом не присутствовало от одного до пяти коллег Зигмунда; это была дань признательности доброй натуре Марты.

– Ни одна женщина не заслужила в такой мере звания фрау профессорша, – заметила Роза. – Ты знаешь, что клиентура моего Генриха умножается скачками. Его кабинет забит посетителями, но он не приглашает никого домой. Он говорит, что слишком дорожит теми несколькими часами, когда мы вместе.

– Это совсем другое, дорогая Роза. Коллеги Зиги – его ученики и последователи, люди, в которых он видит продолжателей своего дела.

Поскольку из родных у Генриха Графа в Вене были двоюродный брат и замужняя племянница, он охотно присоединился к кружку Фрейда, приглашал всю семью на обед, являлся к Амалии со всем кланом, навещал Зигмунда и Марту. В одно из воскресений Генрих умер от инсульта в своей старой конторе на Вердерторгассе. Ему было всего пятьдесят шесть лет, а выглядел он на десять лет моложе, оставался живым и энергичным.

На похоронах Зигмунд размышлял, не следует ли купить на кладбище участок для себя и Марты, поскольку неожиданная смерть Генриха ясно показала, что «все дороги ведут на Центральное кладбище».

Горе Розы было безутешным. Она потеряла рассудок. Приступы рыданий валили ее с ног, они перемежались муками отчаяния и мольбами:

– Почему? Почему мой Генрих? Он был здоров, счастлив… мы были так счастливы вместе. Почему это случилось с ним? Почему он ушел из жизни в расцвете лет? Оставил меня и двух сирот. Это несправедливо! Жестоко! Теперь я на всю жизнь одинока…

– Роза, не убивайся, у тебя есть сын и дочь, которых ты любишь. Крепись ради них. Они и так подавлены.

Марта взяла к себе десятилетнего Германа и девятилетнюю Цецилию. Тетушка Минна переехала к Розе, чтобы быть вместе с ней. Зигмунд дал Розе успокаивающие лекарства, но она не могла заснуть и продолжала причитать в полумраке. Минна утешала ее, обтирала лицо полотенцем, намоченным холодной водой, пыталась отвлечь ее от мыслей об умершем. Ничто не помогало: с каждым днем Роза все глубже впадала в отчаяние. Зигмунд опасался за ее здоровье, рассудок, даже жизнь. В момент просветления она схватила его за руку и со слезами, катившимися по щекам, попросила:

– Зиги, будь опекуном детям, ладно? По закону. Пообещай следить за ними…

– Роза, обещаю, так же, как за своими.

– Еще одно дело, Зиги. Ты должен переселить меня из этой квартиры. Она слишком дорогая. Я обязана сохранить деньги Генриха для детей.

Зигмунд обнял ее за плечи.

– Дорогая Роза, о деньгах не беспокойся. Алекс видел завещание: по нашим меркам, Генрих умер богатым. Когда он подписывал завещание в 1904 году, у него было вложено в недвижимость сто тысяч крон.

– …Нет… нет… Я должна переехать. Не могу оставаться здесь, в каждом углу мне видится лицо Генриха. Я должна уехать. Ты можешь договориться с хозяином о расторжении аренды? Минна сказала, что подыщет для меня квартиру поменьше.

– Роза, ты потеряла мужа. Зачем тебе терять дом? Будь добра, поговори с Мартой.

Усилия Марты были также бесплодны. Роза настаивала на переезде. Через неделю после смерти Генриха Зигмунд сказал жене:

– Если Роза решила уехать отсюда, мы должны ей помочь. Знаю, как решить проблему с арендой: мы снимем ее квартиру, но откажемся от нижнего этажа. Мне надоело бегать вверх и вниз. Две спальни по фасаду мы отдадим детям, а две другие комнаты соединим. Три комнаты я использую под кабинет. Это намного удобнее: все мы будем находиться на одном этаже.

Однажды вечером в его кабинет вошла старшая дочь Матильда, которой исполнилось двадцать лет, закрыла дверь и заперла ее на ключ. Зигмунд удивился: он не помнил, чтобы кто–либо из детей поступал так. У Матильды было встревоженное лицо. Как старшая, она ухаживала за малышами, заботилась о них и хранила их тайны. Матильда, по оценке Зигмунда, уже в двенадцать лет стала «совершенной маленькой женщиной». В детстве она перенесла три болезни. Оскар Рие вылечил ее, но не обошлось без общей слабости и потери веры в свои силы. Перенесла она и не совсем удачную операцию аппендицита,