народа.

Чарлз работал как одержимый.

На очереди была книга о различных формах цветов и растений одного вида. Фактически она уже существовала в отдельных записях, оставалось только собрать их в книгу. Вместе с Френсисом они очень быстро подготовили рукопись и сдали ее в печать 9 июля 1877 года. Чарлз посвятил книгу Асе Грею, который собирал статьи о Чарлзе, помещенные в американских журналах. Джон Мэррей выпустил только тысяча двести пятьдесят экземпляров книги, но их тут же расхватали те, кто любил тщательную и точную методу описаний Чарлза.

– За работой я горю как в огне.

Это означало также, что он и чувствовал себя прекрасно. Энергия била в нем ключом, он даже написал статью о поведении младенцев, используя свои записи об Уильяме; статья вышла в 'Майнде' и привлекла внимание публики.

У него появился новый предмет исследования; он говорил, что это, по всей вероятности, его последний научный интерес. Он очень увлекся им, отчасти потому, что у других этот предмет вызывал отвращение. На этот раз Чарлз занялся червями!

Вернувшись из плавания на корабле 'Бигль', он не раз задумывался над жизнью этих пресмыкающихся. Как-то он гостил в Мэр-Холле у дяди Джоза, и дядя Джоз показал ему, сколько земли нанесли на его газоны черви. Спустя год Чарлз написал и прочитал в Геологическом обществе доклад, в котором утверждал, что дай земляным червям время, и они похоронят под слоем почвы все, что находится на поверхности земли. Двадцать лет никто не вспоминал об этом сообщении, только однажды в 'Гарденерс кроникл' появилась статья, опровергающая точку зрения Чарлза. И он тогда же решил, что придет время, и он ответит своему критику.

И вот время пришло.

Много месяцев изучал Дарвин анатомию, повадки и работу земляных червей. В его кабинете повсюду стояли горшки с землей.

– Я хочу выяснить, – сказал он Френсису, – в какой степени они действуют сознательно, есть ли в их действиях проявления разума. Мне тем более это интересно, что, насколько я знаю, очень мало ученых занималось до сих пор такими низко организованными животными.

– Многие считают, – пожал плечами Френсис, – что черви годятся только для насадки на крючок.

– Это неправильно. Черви принимают участие в формировании гумуса верхнего слоя почвы в странах с влажным климатом.

– А для чего нужен гумус? И как черви формируют его?

– Ты видел маленькие земляные холмики – их бывает везде очень много? Эти холмики нарыты червями.

– А что еще мы должны узнать о них? – спросил Френсис, тон его говорил, что он отнюдь не уверен, что черви – достойный объект исследования для такого ученого, как Дарвин, магистра гуманитарных наук, члена Королевского общества.

– Все: их строение, их чувства, железы внутренней секреции, повадки, разум, что они едят, как переваривают пищу, как роют свои ходы, как подрывают крупные камни и погребают их под слоем земли, вес земли, которую они выносят на поверхность…

Френсис свистнул.

– Опять за микроскоп! Меньше всего я ожидал, что буду резать червей, как ты резал усоногих рачков.

– Черви играют куда большую роль в истории земли, чем ты думаешь. Археологи должны быть им благодарны за то, что они сохраняют на протяжении необозримо долгого времени под своими холмиками предметы, не поддающиеся гниению, причем сохраняют так же успешно, как мы с помощью лопат и заступов.

Эмма была удивлена гораздо меньше, чем Френсис.

– Всюду, где есть жизнь, отец устремляет свой ум исследователя, сказала она ему,

Генриетте Эмма написала:

'… Отец был очень счастлив, найдя в земле два старых камня. Он нанял человека, который роет для него червей. Сн хочет понять, как черви постепенно подрывают камни, а потом погребают их под слоем земли. Пойду отнесу ему зонтик'.

Прогуливаясь по соседнему полю, которое он знал как свои пять пальцев, Чарлз обнаружил, что все камни на нем, благодаря земляным червям, каждый год уходят в землю на четверть дюйма. Более трудная задача – выяснить, сколько земли выносит на поверхность один червь. Вскоре удалось установить, что на меловых холмах вблизи Дауна черви поднимают на поверхность восемнадцать тонн земли ежегодно!

Все эти годы Чарлз был вполне доволен своим кабинетом, хотя иногда и приходилось набросить на плечи плед – окна были слишком близко к рабочему месту; и вот наконец в его кабинете негде повернуться: весь он забит книгами, картотеками, инструментами, глобусами, чучелами, стены увешаны фотографиями, портретами, картами. И Чарлз решил выстроить себе новый большой кабинет за гостиной. Он выбрал проект подешевле, сам наблюдал за строительством; пришлось перестроить также крыльцо, входную дверь и сени.

К осени 1877 года все содержимое старого кабинета было размещено в новом. Нашлось место для кушетки, на которую можно было прилечь, появилось глубокое кожаное кресло, длинный широкий стол, на котором лежали рукописи, книги, статьи, письма, бумага, чернильница с ручками. Его стул, как всегда, стоял в углу у большого окна с широким подоконником, на нем – книги и журналы. Он попросил местного плотника приделать к ножкам стула колесики, чтобы разъезжать в нем по всему кабинету.

Однако переезд в новый кабинет не решил проблемы; полгода спустя новый кабинет стал таким же тесным. Увидев, как полки набиты книгами, Эмма сказала:

– Да, природа не любит пустоты.

Как-то Чарлз, одетый в свой длинный плащ, бродил один по окрестным полям. Задумавшись, остановился и долго стоял, не шелохнувшись, так что белки решили, это дерево, и запрыгали по его ногам и спине. Жесткошерстный

фокстерьер Полли, которого Генриетта, переезжая в Лондон, оставила в Даун-Хаусе, чуть не лишился от такой наглости собачьих чувств. Он знал, что Чарлз – большой пес. К нему очень хорошо прыгать на колени, когда можно, конечно, и дремать на них.

Чарлз был находкой для карикатуристов. Журналы 'Лондон-скетч-бук', 'Панч', 'Хорнет' то и дело помещали на него карикатуры скорее веселые, чем злые. Его голова, лицо, длинная белая борода изображались очень похоже, тело же было обезьянье, волосатое, а на ногах когти.

Старший сын Уильям объявил о своей помолвке с американкой Сарой Седжвик.

– Я очень, очень этому рад, – сказал Чарлз. – Уильяму тридцать восемь лет, и я уж думал, что он останется холостяком.

Уильям, живший в Саутгемптоне, упал с лошади. Доктор Эндрю Кларк высказал предположение о возможном сотрясении мозга. Горас, которому было уже двадцать шесть лет, ухаживал за братом и исполнял роль секретаря, отвечая на деловые письма. Почти одновременно Ленард, строивший форты для Британской империи, упал на теннисном корте и так сильно расшиб коленку, что несколько дней пролежал в постели. За Ленардом ухаживала Элизабет. В Лондоне заболел Личфилд, Генриетта ухаживала за своим мужем так же заботливо и преданно, как мать за отцом. Эмма хвалила Генриетту.

– Ничто так не сближает, как болезни, – сказала она. Но самое большое переживание выпало на долю Эммы.

Многие годы у нее были самые лучшие отношения с местным священником. Вместе с преподобным мистером Инне-сом они занимались всевозможными приходскими делами, местной школой, помогали беднякам; с преподобным Генри Пауэлом, сменившим мистера Иннеса, она тоже ладила. Но с последним священником – преподобным Джорджем Финденом она никак не могла найти общего языка. Он был тори и выступал против всего, что всегда отстаивали Веджвуды и Дарвины. На все приходские дела в Дауне у них с Финденом были противоположные точки зрения. Они так ссорились на местных собраниях, что Эмма перестала их посещать. И вот на днях преподобный Фин-ден совершил вопиющую бестактность. Читая в воскресенье утреннюю проповедь, он позволил себе напасть на Дарвина и его сочинения в присутствии