записывал в книгу новобранцев. Пришло сто двадцать турков. Сломленные организаторским гением Шлима- на, рабочие из Ренкёя унылой цепочкой потянулись домой.

Хоть он и был не очень лестного мнения о турецком правительстве и его чиновниках, тут он признался Софье:

— Какие честные и славные люди. Я начинаю любить этот народ.

— А мне жаль тех, из Ренкёя, — вздохнула Софья. — Хотели махом, а вышло прахом.

Макрис и Деметриу жаловались: земляные стены пошли такие плотные, что их ничем не возьмешь.

— А почему их не окопать? — подсказал Фотидис. — Сделайте подкопы, и они поддадутся.

Идея понравилась Генри, и сообща они разработали такой план: земляные стены разбить на шестнадцатифутовые куски толщиной в десять футов и валить каждый отдельно. Фотидис сложил укрытие из толстых бревен под дощатым навесом: когда сверху полетят камни и мальчишки прокричат тревогу, рабочие успеют добежать и спрятаться.

Прошло несколько дней. Генри и Софья были на своих участках, когда с пушечным грохотом рухнула источенная подкопами вся земляная стена разом. Фотидис с кем-то из рабочих точил лопаты в укрытии. И гора накрыла их. Софья была недалеко и прибежала быстро. На ровном месте вырос курган. Через секунду примчался Генри.

— Я слышу стон! — схватила она его за руку.

Со всех сторон сбегались рабочие. Они уже расхватали лопаты и кирки, когда Генри крикнул:

— Стойте! Вы можете их поранить. Работайте руками. Вместе с рабочими Генри и Софья лихорадочно разгребали землю. Слава богу, крепкие стены и крыша выдержали, а в просторном помещении хватило воздуха. Людей откопали живыми и невредимыми. Даже закоренелый пантеист Генри по такому случаю трижды осенил себя православным крестом.

— Благодаря господу и его неизреченной милости мы все живы и целы, — просто сказала Софья.

Генри прижался щекой к ее щеке.

— Спасибо твоей руке на моем плече. Она мой талисман. Пережитые волнения не дали ему спать всю ночь.

— Мы потерпели серьезное поражение, Софья, — раскаивался он, слоняясь по комнате в рубахе и шлепанцах. — Придется отказаться от идеи гигантской площадки — мы не вскроем весь холм. Будем по- прежнему копать к югу, чтобы соединиться с Фотидисом, но будем копать траншеями, как в прошлом году.

— Почему ты считаешь площадку неудачей, Генри? С нее ты вскрыл очень большой участок холма.

— Да. но материка мы коснулись только пальцем. А что особенного нашли? Несколько урн, кости каких-то зверей, битую посуду да россыпи терракотовых бляшек. Путь был выбран неверно. Куда идти дальше?

— Софья, я в полной растерянности. — Он яростно скреб макушку тупыми ногтями, словно втирал в голову новые идеи. — Здесь, здесь все, что мне нужно, но как до этого добраться?!

— Таков удел исследователя, — мягко сказала она. — Сегодня он дрожит на холодном ветру, как остриженный ягненок, а завтра он уже в райском саду.

И точно, из Афин дунул пронзительно холодный ветер.

Генри не однажды доводилось слышать в свой адрес скептические замечания и насмешки, когда речь заходила о местоположении Трои, высказывалось и сожаление, как неразумно он распоряжается своим временем и деньгами. Но еще никто не задел его в печати.

Пришли афинские «Полемические листы», где Генри публиковал свой рабочий дневник. В полученном же номере была напечатана разносная статья Георгиоса Николаидиса против публикаций Шлимана, его теорий и самих раскопок. Николандис был членом Археологического общества, к нему прислушивались. Родом он был с Крита; в Пизанском университете изучал юриспруденцию, во Флоренции переключился на археологию. Известность в гомеровском вопросе ему принесла книга «Илиада и ее топография», впервые опубликованная во Франции и дополненным изданием вышедшая в Греции.

Главная мысль Николаидиса была та, что доктор Шлиман «тревожится понапрасну», что он швыряет деньги на ветер, что он делает ненаучные и непрофессиональные заявления, обнаруживающие в нем энтузиаста-любителя, невинного в отношении академической науки, и потому его выступление в печати сплошное недоразумение. Он соблазняет читателей игрой своей фантазии, и научный мир глубоко сожалеет об этом, ибо ни одно печатное слово доктора Шлимана не подтверждается сколько-нибудь реальным фактом. Честные и разумные люди знали и знают, что Трою невозможно найти под слоем земли и наносной породы, ибо Троя есть создание поэтического воображения. Посему доктору Шлиману следует прекратить копать и устраниться. Пусть он найдет себе более безобидное занятие, пусть увлечется им, а серьезное дело, каковым является археология, предоставит настоящим специалистам.

Мусоля страницу, Генри скрежетал зубами от ярости. Отдельные предметы, которые он объявил троянскими. — вот все его аргументы. Да. он уязвим.

— Я не верю, что Николаидис хоть раз был в Троаде! — бушевал он. — Он витает в облаках, а я копаю!

Софья молчала.

Он вконец истрепал себе нервы. Стал резок с рабочими, ходил с понурым видом, отмалчивался. Доставалось и Софье. Она не принимала это на свой счет, понимая его положение: абсолютно убежденный в том, что именно здесь стояла гомеровская Троя, он никак не мог найти бесспорное доказательство ее существования.

И тогда она напомнила ему, что он говорил в самом начале: работа потребует не менее пяти лет.

 — Прошлый год не в счет, — хитрила она. — Мы поздно начали и до сезона дождей копали всего шесть недель. Нынешний год, по существу, первый, и мы всего три месяца копаем. Не спеши!

— Пожизненное заключение, — мрачно бросил он в ее сторону. — Иногда я не уверен, кто из нас узник: я или Троя.

Она всегда была хорошим пророком. На третий день массированной работы в новой траншее, которую они вели с площадки на юг, был обнаружен целый клад вещей: серебряная заколка для волос, медные гвозди, иголки из слоновой кости, блюда, ножи, кинжалы, медные и костяные перстни. На глубине от тридцати трех до пятидесяти двух футов ниже плато нашли медные браслеты. Корзины наполнялись черными кубками, молотками, топорами, гранитными грузилами, призмами из прозрачного зеленого камня, изящными мраморными идолами, метательными кольцами—все предметы были древними, сделаны умело и красиво, и все в прекрасной сохранности, за исключением, конечно, терракоты.

— Надо расширить траншею в обе стороны, — загорелся Генри. — Может, наткнемся на дом или дворец.

С загоревшимися глазами он выбрасывал из траншеи землю, просеивал ее между пальцами, одушевленный мыслью, что работает на материке. Софья впервые за все время здесь увидела его без сюртука, с приспущенным галстуком, с закатанными по локоть рукавами.

Следующей находкой был небольшой могильник. Они отрыли три треногих сосуда на материковой скале. Прежде чем их поднять, Генри осмотрел сосуды изнутри, пытаясь определить их возраст, и, к изумлению своему, обнаружил в одном скелет зародыша. Он окликнул Софью.

— Смотри: скелет зародыша. Семимесячный, если я что-нибудь понимаю..

— Но как он сохранился? Прежде мы не находили даже пепла в погребальных урнах.

— Сегодня я напишу доктору Аретайосу, профессору хирургии в Афинском университете, и спрошу его ученое мнение. Я представляю себе это так: мать умерла до родов и была кремирована, а кости зародыша сохранились благодаря защитной плеве. Я попрошу какого-нибудь опытного хирурга восстановить скелет.

Софья стояла молча. Генри до того издергался, что даже не понял, как ей больно. Эти косточки напоминали ей о ее собственном неродившемся ребенке—ему было примерно столько же времени. С неостывшей горечью она вновь пережила потерю. У нее закружилась голова, подогнулись колени, и она свалилась к ногам мужа в обмороке.

Очнулась она уже дома, в постели.