На террасе Мак назвал Изабеллу смелой, но свое настоящее лицо он показал Изабелле по дороге в Лондон. Они уехали на следующий день после похорон Мирабель на промокшем от дождя церковном кладбище.

Эйми прилипла к Маку с удвоенной силой и почти никому больше не позволяла прикасаться к себе. Изабелле она разрешала подержать себя, сообразив своим крошечным умом, что Изабелла была вместе с Маком. Но при этом она совершенно четко обозначила, что предпочтение отдает Маку. Тот охотно соглашался и позволял Эйми прыгать у него на коленях, играть с карманными часами, таскать себя за волосы и хватать за нос.

Изабелла никогда не думала, что Мак так хорошо управляется с детьми. Будучи беременной, она тайком переживала, что он не проявит интереса к их ребенку, когда тот родится. Теперь, наблюдая за ним со своего места в купе, Изабелла с восхищением отмечала, что обращаться с детьми у него получается даже лучше, чем у нее. Он накормил Эйми молоком из чашки, позволил ей раскрошить хлеб, оставшийся от его обеда, и устранился только в тот момент, когда пришло время сменить подгузник.

— Всему есть предел, — сказал Мак, передавая ребенка Эванс.

Служанка сразу как-то подобрела, увидев его играющим с Эйми, и все время снисходительно ему улыбалась.

Когда поезд тронулся, Мак заснул, прислонившись к стене в купе, а Эйми уснула у него на руках. Вид крупного мужчины в килте, который спал, прижимая к груди ребенка, растопил сердце Изабеллы.

Когда на следующее утро они приехали в Лондон, Мак дал указание своему кучеру везти их в дом Изабеллы. Выйдя из экипажа на Норт-Одли-стрит в сопровождении мужа, с которым они жили врозь и который теперь нес на руках ребенка, Изабелла кожей ощущала взгляды соседей. Она чувствовала, как поднимаются занавески и в окнах появляются лица. Мак прав: слухов не избежать.

Прислуга в доме Изабеллы, наоборот, оказалась на высоте. Мортона о приезде хозяйки предупредил телеграммой Беллами, и тот освободил спальню, где жил Дэниел, чтобы сделать из нее детскую комнату. Он также взял на себя смелость связаться со своей племянницей — у нее был опыт работы няней, и она в данный момент искала место. Мортон пригласил мисс Уэстлок приехать на собеседование в этот же день, если так будет удобно ее светлости.

— Вот поэтому я и говорю, что ты сманила моих лучших слуг, — засмеялся Мак. — Мортон — бог среди дворецких.

— Я стараюсь делать все, как нужно, милорд, — невозмутимо ответил Мортон.

— Знаю, Мортон, что все так и есть, но только я уверен, что ты бросил бы меня, ни секунды не раздумывая, если бы пришлось выбирать между мной и моей женой. Скажи Беллами, чтобы приготовил мне хорошую порцию дарджилинга,[4] приятель.

Изабелле понравилась мисс Уэстлок, хотя она не сомневалась в этом и до встречи с ней, потому что ее рекомендовал Мортон. Она сразу взяла ее на работу. Мисс Уэстлок, серьезнай женщина лет тридцати пяти, посчитала само собой разумеющимся, что ей не откажут, и сразу взяла с собой вещи. Она быстро поднялась наверх в приготовленную для нее комнату рядом с детской и приступила к выполнению своих обязанностей.

Остаток дня Изабелла планировала посвятить распаковыванию чемоданов и походу по магазинам. Предстояло купить очень многое: детскую коляску, подгузники, детскую мебель, одежду, игрушки. Мак предоставил эти заботы ей, сказав, что они с Беллами отправляются в дом Мака, чтобы посмотреть, что там успели отремонтировать. Все закончилось тем, что ему пришлось взять с собой Эйми с мисс Уэстлок, потому что девочка не отпускала Мака от себя.

Изабелла чувствовала приятное изумление и грусть одновременно, когда наблюдала, как Мак садится в экипаж с ребенком на руках, а следом за ним — мисс Уэстлок с большой сумкой детских принадлежностей. Покинув Лондон, Изабелла и Мак все время находились рядом; теперь было как-то непривычно, что он поехал, а она осталась и не поехала вместе с ним.

«Три с половиной года я жила без него, — напомнила себе Изабелла. — Три с половиной года». А теперь — один день без Мака, и дом кажется пустым. Она решила, что самый лучший выход — заняться делом, поэтому попросила заложить экипаж и отправилась на Риджент-стрит.

Она обнаружила, что ей нравится покупать детские вещи и игрушки, и посетила столько магазинов, что Эванс начала бормотать что-то про стершиеся подошвы башмаков. Изабелла успокоила ее и нагрузила служанку детскими книгами с картинками, кубиками, крошечным чайным сервизом и куклой высотой с Эйми. Знакомые, которых Изабелла встречала по пути, не скрывали своего любопытства, и она прямо говорила им, что планирует усыновить ребенка. Рано или поздно они все равно узнают, размышляла она. А делать из Эйми тайну она не собиралась.

Когда Изабелла вернулась домой, лакеи ворчали не меньше Эванс, пока носили в дом несметное количество коробок. На столе в холле она обнаружила письмо от Эйнсли Дуглас. Мак еще не вернулся, и Изабелла поспешила в свою спальню, чтобы почитать его.

Она дважды прочла послание и, поцеловав его, сунула в лиф платья.

— Дай тебе Бог здоровья, Эйнсли.

Когда Мак вернулся домой со спящей Эйми на руках, он нашел Изабеллу в детской. Мисс Уэстлок необходимо было решить кое-какие вопросы, поэтому Мак сам принес Эйми, чтобы уложить в кроватку.

Изабелла стояла у окна, смотрела на угасающий день, гладя золотистые волосы куклы, посаженной на подоконник. Мак положил Эйми в кроватку, укрыл одеялом и подошел к Изабелле.

Она не обернулась. Случайный луч солнечного света коснулся ее лица, и Мак заметил, каким грустным оно было. У него разрывалось сердце.

— Изабелла, — коснулся он ее плеча.

Она повернулась к нему с глазами, полными слез, собралась что-то сказать, словно хотела извиниться за слезы, но не смогла, слова застряли в горле. Мак распахнул объятия, и она шагнула прямо в них.

Мак крепко обнял ее, и тут же на нее нахлынули воспоминания.

«Не думай об этом. Не делай себе больно».

Но воспоминания были немилосердными.

Словно все это было вчера, Мак увидел себя заходящим в спальню Изабеллы в доме на Маунт-стрит после того, как у нее случился выкидыш. Он был пьян до такой степени, что еле стоял на ногах, несмотря на все усилия Йена запретить ему пить.

В поезде, следовавшем из Дувра в Лондон, он не выпускал из рук фляжку с виски, чтобы заглушить страшную боль, которая грызла его изнутри. Он никогда ничего подобного не ощущал, даже когда умерла мать. Они не были особенно близки с матерью, он едва знал ее. Отец держал братьев подальше от хрупкой и болезненной герцогини: ревность старого герцога распространялась даже на сыновей. Герцогиня и умерла из-за этой излишней ревности.

Горе, которое пережил Мак в связи со смертью матери, ни в какое сравнение не шло с тем отчаянием, какое овладело им в тот момент, когда Йену наконец удалось втолковать ему, что Изабелла потеряла ребенка и сама находится на грани жизни и смерти. Виски, поглощаемое в огромных количествах, ничуть не облегчало ни чувства вины, ни печали, но Мак отчаянно продолжал напиваться.

Он ввалился в дом и поднялся в спальню Изабеллы. Мак помнил, что нашел ее в кресле у камина, где она сидела с распущенными волосами, с побледневшим и осунувшимся лицом. Когда Мак вошел, она подняла на него красные от слез глаза.

— Мне жаль, — упал перед ней на колени Мак и уткнулся лицом в подол ее халата. — Мне очень жаль, — прохрипел он.

Каждую секунду он ждал, что ему станет легче, она погладит его по голове и прошепчет, что все в порядке, она его простила.

Но Изабелла так и не дотронулась до него.

И только спустя несколько мрачных и унылых недель Мак понял, каким бессердечным эгоистом он был. А пока он ломал голову и переживал, что Изабелла не утешила его, не успокоила его боль. Он смотрел на нее и видел, какие суровые у нее глаза, а лицо было настолько белым, что казалось высеченным из мрамора. Мак попытался заключить ее в объятия, но был настолько пьян, что вместо этого упал на