— Бедный отец. Я перечеркнула все его надежды и чувствовала себя несчастной, поступая так. Но если бы мне пришлось выбирать опять… — Изабелла посмотрела прямо в глаза Маку, — я поступила бы точно так же.
— Я разрушил твою жизнь.
На лице Мака одновременно отразились смущение, надежда, печаль.
— Не строй из себя этакого страдальца. Знаешь, почему я согласилась выйти за тебя замуж, Мак Маккензи? Никогда не встречая тебя, я знала о тебе все, потому что все вокруг только и говорили о твоей семье. Я слышала все об Йене в том ужасном приюте, о Кэме и Харте с их несчастливыми браками и о тебе, пишущем обнаженных женщин в Париже.
— О Боже, — у Мака вспыхнули глаза, — какой позорный факт для девичьих ушей.
— Мне надо было залезть в нору, чтобы не слышать этих сплетен, скандалов и тому подобного.
— Признаю, что браки Кэма и Харта оказались неудачными, но почему, скажи на милость, это подтолкнуло тебя к мысли выйти замуж за их брата?
— Потому, что они заботились о своих женах. Элизабет была жестока по отношению к Кэмерону, я знаю это, но он никогда и слова против нее не сказал. Сара разочаровала Харта своей чрезмерной застенчивостью, но он тоже никогда не сказал ни слова. Он оставил свою давнюю любовницу, чтобы быть верным жене, и заботился о ней до конца. Я видела Харта, когда умерли Сара и ребенок. Он был удручен горем, хотя некоторые злобные люди утверждали, что он испытал облегчение. Смерть жены была для него последней каплей. Харт так одинок.
— Изабелла, — прорычал Мак, — если ты начнешь заваривать Харту ячменный чай и вязать теплые домашние туфли, я заболею.
— Ты эгоист. За Хартом нужно присматривать.
— Он великий герцог Килморган. Это за мной нужно присматривать. — Мак обнял Изабеллу. — Я тот человек, у которого в руках было все счастье мира и который все потерял. Ты мне должна вязать домашние туфли.
— Не говори ерунды.
Изабелла чмокнула Мака в кончик носа.
Он обнял ее за шею и притянул к себе для долгого, страстного поцелуя. Разговор, как поняла Изабелла, закончился.
Мак перевернул ее на упавшую занавеску и сам оказался сверху. В этот момент раздался стук в дверь и послышался хриплый голос Беллами:
— Милорд?
— К черту, — прорычал Мак, — уйди!
— Вы говорили, если срочно…
— Что, дом рушится?
— Пока нет, милорд. Его светлость хочет видеть вас.
— Передай его светлости, чтобы исчез. Куда-нибудь далеко-далеко.
— Мне кажется, вам следует поговорить с ним, милорд, — помолчав немного, расстроенным голосом сказал Беллами.
— Черт тебя побери! Ты работаешь на меня, а не на моего назойливого брата!
— В таком случае, милорд, я хочу предупредить, что ухожу с этого места.
Мак раздраженно вздохнул. Братья уже привыкли к властным манерам Харта, но на этот раз Изабелла понимала, что Харт, кажется, зашел слишком далеко.
— Все в порядке, Мак. — Кончик пальца Изабеллы скользнул с его носа к губам. — Может, что-то важное. Я не сбегу.
Мак приник к ее губам долгим и нежным поцелуем. Изабелла, окутанная чувственным туманом, полностью подчинилась ему, обняла и прижалась всем телом. У нее почему-то появилось такое чувство, что когда это мгновение закончится, другого такого может уже не быть. Она не понимала, откуда знает это, но это чувство захватило ее и заставило цепко держаться за Мака.
Сам Мак остался бы здесь, Изабелла знала это, но Беллами снова постучал в дверь и покашлял.
— Лучше пусть это действительно окажется важным, — пробормотал Мак, встал и, подхватив килт, направился к двери, демонстрируя Изабелле свой упругий зад.
Глава 13
«Срочно», — сказал Беллами. Что за катастрофа, думал Мак, спускаясь по лестнице.
В холле первого этажа стояли Харт с Йеном и женщина, которую Мак раньше никогда не видел. Главный холл дома, выстроенного в палладианском стиле, с высокими окнами, простирался по всей его длине и был уставлен полированной мебелью и украшен картинами. В самом центре холла стоял круглый стол с огромным букетом цветов. Цветы прислуга меняла каждый день. Раньше здесь стояла хорошо выполненная копия мраморной скульптуры «Аполлон и Дафна» работы Бернини. Но, несмотря на всю красоту скульптуры, Бет решила, что для леди, которые могут заглянуть сюда в гости, будет приятнее видеть цветы. Скульптуру перенесли в комнаты Харта наверху.
Мак сомневался, что эта женщина пришла навестить Бет или Изабеллу. Невероятно худая, в темно- коричневом платье, поношенной шляпке и в плаще, который свободно болтался на ее костлявых плечах, с поблекшим от усталости и забот лицом, она казалась больной, хотя выглядела ненамного старше Изабеллы. У ног женщины, привязанная к запястью ее руки куском бечевки, стояла крошечная девочка с ярко-рыжими волосами и карими глазами.
Харт разговаривал с женщиной по-французски. Йен стоял рядом, заложив руки за спину, слегка покачиваясь с пяток на носки, как он всегда делал, когда был растерян или огорчен.
Мак запахнул рубашку, которую набросил на его голое тело Беллами, и подошел к ним.
— Харт? В чем дело? Кто это?
Взгляд, которым одарил его Харт, мог бы прожечь дырку в камне. Этот взгляд золотистых, как у орла, глаз всегда был взглядом хищника и в данный момент выражал бешенство.
— Я предоставляю тебе свободу действий, потому что и сам не святой, — напряженным голосом начал Харт. — Но я не потерплю лжи.
— Лжи? Какой лжи? О чем, черт возьми, ты говоришь?
— Эта женщина утверждает, что родила от тебя ребенка, — перебил Мака Йен. — Но она ошибается.
— Ну конечно, она ошибается, — изумленно согласился Мак. — Я никогда в жизни не видел эту женщину.
В глазах женщины отразилось непонимание, она переводила беспокойный взгляд с одного брата на другого.
— Вы ошиблись, мадам, — раздраженно сказал ей Мак по-французски.
Она бросила на него полный отчаяния взгляд и начала торопливо бормотать, что она ни в коем случае не могла ни с кем перепутать Мака Маккензи, шотландского лорда, который во Франции долгие годы был ее любовником. Ради нее Мак оставил жену, но через год после того, как родилась их маленькая дочь, исчез. Она долго ждала его возвращения, но болезнь и бедность не позволяют ей больше заботиться о маленькой Эйми, поэтому она приехала в Шотландию, чтобы найти Мака и отдать ему девочку.
Мак слушал ее с растущим изумлением. Харт с искаженным от гнева лицом едва сдерживался, а Йен
