плаксиво шмыгнул носом. — Я прошел сущий ад — не спал, не прятался.

— На вашем месте я бы ее бросил, — посоветовал Мун. — Она того не стоит.

— Вы здесь работаете?

— Нет. Вообще-то да, работаю, но у меня, знаете ли, все иначе: я на ней женат.

— На ком?

— На Джейн.

— На Фертилити? — уставился на него Долговязый Джон. — Она мне сказала, что ее мужа убили на дуэли.

— Ничего страшного, — сказал Мун, благодарный Убоищу за то, что тот смутился. — Она такая.

— Все время?

Мун серьезно над этим задумался.

— Да.

— Тогда почему вы с этим миритесь, я бы ее убил.

— Я люблю ее, — сказал Мун, отчаянно оплакивая в душе свою любовь.

— Я вас понимаю, — произнес Убоище.

— Знаете, между ней и этим парнем на осле ничего не было, — сказал Мун.

— Правда?

— Правда, — успокоил его Мун. — Он перепутал. Подумал, что вы говорите о чем-то другом. — Тут он вспомнил. — Мари мертва. Вы убили Мари.

— То есть? Я не видел Мари со вчерашнего дня, — повернулся к нему Убоище.

— Вы застрелили ее через окно.

— Мари?

— Попали ей в грудь.

Убоище тихо присвистнул:

— Господи, какой ужас! Бедная девушка.

— Да, — сказал Мун.

— Где она?

— Он увез ее на осле. В ковре. — Он решил ничего не говорить о генерале.

— Старушка Мари, — сказал Убоище. — Знаете, я никого раньше не убивал.

— Ее вот убили, — сказал Мун.

Смех, да и только.

«— Мари мертва. Ты убил ее, — ровно сказал он, хотя все его существо переполняла ненависть к этому убийце с ледяными глазами.

— Нет, — захныкал Убоище. — Я не видел Мари со вчерашнего дня.

— Ты застрелил ее через окно.

Он протянул руку и железной хваткой стиснул горло сопливого мерзавца. „Грязная крыса!' — процедил он и одним рывком…»

Но он мог только смотреть. Он зритель.

«К тому же если и есть слова, которые можно процедить, „грязная крыса' к ним не относятся».

— Ваш жеребец на улице?

— Кобыла, — сказал Убоище. — Это кобыла.

— Я не вижу ее на улице.

— В конце концов я с нее слез, а она просто пошла дальше. Как заводная. Не думаю, что это настоящий жеребец или кобыла. Думаю, она заводная. Бог знает, где она теперь. Наверняка ушла в море.

— Вы кино снимаете? — спросил Мун.

— Хотелось бы. Этим я бы не прочь заняться.

— Да. Простите, запамятовал ваше имя.

— Д. Дж. Убоище. Надо бы устроиться в кино.

— В кино нет настоящих пуль, — предупредил Мун.

— В кино они без надобности, — сказал Убоище.

Мун чувствовал себя так, будто разговор — это гиря на веревке, которую ему приходится волочить в одиночку. Он неловко встал и спустился по лестнице, одолевая здоровой ногой по одной ступеньке зараз.

— Ногу поранили? — участливо поинтересовался Убоище.

— Нет, — ответил Мун. — Просто еще не привык к новым шпорам. — Он улыбнулся улыбкой невинного лунатика, которому в психушке поручают всякую мелкую работу. — Порезался.

— Дайте-ка взглянуть.

Мун спустился с лестницы, сел, снял туфлю и размотал платок.

— Выглядит паршиво, — сказал Убоище. — Антисептиком промывали?

— Нет, — ответил Мун. — Думаю, у нас его нету.

— Вы что, о столбняке никогда не слыхали? Пойдемте-ка на кухню.

Они прошли на кухню, где Убоище включил холодную воду.

— Дайте платок. — Убоище намочил его и промыл рану.

Мун облокотился на раковину и скорбно повернул голову к окну.

«Увы, он смертен! Нет, не плачь, девица… счастлив тот, кто обретает покой, когда на его глазах солнце восходит над его садом… О, Петфинч, Петфинч, дом мой и сад души моей, позволь мне упокоиться под твоим дерном там, где упадет эта стрела».

— Ну как?

— Отлично, спасибо.

Холодная вода смягчила боль, охладила и сократила рану. Убоище затянул платок.

— Надо держать в чистоте, понимаете?

— Вы очень добры, мистер Убоище. Довольно-таки непоследовательно с вашей стороны. — Он глупо хихикнул. — Могу я вам что-нибудь предложить? Вы завтракали?

— Что это?

— Простите?

— Вот это. Что это?

— А. Вообще-то это бомба.

Убоище взял ее в руки и приложил к уху.

— Тикает, — сказал он.

— Да.

Убоище осторожно положил бомбу и посмотрел на нее.

— Ваша?

— Да.

— Бомба. Настоящая?

— Да, конечно.

Убоище медленно кивнул.

— Тикает, — сказал он.

Он подошел к Муну и остановился перед ним.

— Вы хотите сказать, — спросил он, — что она рванет?

— Не прямо сейчас, но рванет. Часовой механизм поставлен на максимум, но, с другой стороны, я, если захочу, могу нажать кнопочку — тогда она рванет через десять секунд. Дядя моей жены, дядя Джексон, кое-что знал о бомбах, знал, что часто возникает необходимость бросить ее без предупреждения.

— Бросить?

— Это как подложить, только наоборот.

— Куда?

— Под кровать, например.

— Кому?