— Ну как там у вас? Кончаете ремонт?

— Ремонт идет, — уклончиво ответил Тетеркин. — С ремонтом не задержим. А вот как с уборкой будет — не знаю.

— А что? Опять Семечкин бузит? Так ты смотри, воздействуй, не давай ему нарушать дисциплину.

— Я стараюсь, конечно, прилагаю все силы, — скромно ответил Тетеркин. — Насчет Семечкина я всегда в курсе, не беспокойтесь, Петр Ильич, найду общий язык, будет работать. Только было бы за что работать, вот в чем вопрос.

— Как за что? — удивился Векшин. — По нонешнему-то урожаю?

Тетеркин усмехнулся, покачал в сомнении головой.

— Чему улыбаешься? — спросил Векшин.

— Слыхал я от людей, как Уфимцев распорядился не давать зерна больше двух килограммов на трудодни. И этого, говорит, лишку. Вот и заработай тут... Спасибо хоть вам, Петр Ильич, заботитесь о колхознике, знаете его нужду. — При этих словах у Тетеркина в голосе появилась легкая дрожь. — Все говорят, что вы вносили предложение дать людям по восемь кило, а Уфимцев отказал.

— Не один Уфимцев решал, правленье, — неуверенно произнес Векшин.

— А кто в правленье? — подхватил Тетеркин и даже остановился от волнения. — Стенниковой да Попову все равно, куда хлеб уйдет, они люди пришлые, были да уехали, им где бы ни работать, зарплату начислют. Юрка Сараскин против Уфимцева руки не подымет, породниться хочет, за племянницей ухаживает. Бригадиры Кобельков да Семечкин за свою шкуру боятся, особенно Пашка Кобельков: слушаюсь да чего изволите — вот и всех разговоров. Насчет Коновалова, комбайнера, и говорить не приходится — для почета в правленье избран. Один Гурьян Юшков, справедливый человек, вот он и поддержал... Нет, надо было, Петр Ильич, этот вопрос вынести на общее собрание, вот тогда посмотрели бы, чей верх был, ваш или Уфимцева. Колхозники определенно проголосовали бы за восемь килограммов, они себе не враги.

«Правильно рассуждает. Обошел тут меня Уфимцев... Ну да не ушло еще время», — подумал Векшин, но ничего не сказал Тетеркину.

Они опять пошли вдоль улицы. Вечерело. С поля шел табун, уже слышался рев овец, пощелкивание кнута пастуха.

— Вот вас бы в председатели, Петр Ильич, тогда другое дело. Вздохнул бы народ.

И Тетеркин, будто невзначай, взглянул на Векшина, чтобы узнать, какое впечатление произвели его слова. Тот молчал.

— Работать вы умеете, народ вас уважает, — продолжал Тетеркин. — Если бы дали согласие, вопрос можно провернуть. Не поздно еще. Конечно, человек я беспартийный, но кой-где вес имею.

— В верхах знают, кого куда поставить, — уклончиво ответил Векшин. Но в душе он был несказанно рад словам Тетеркина, в них он слышал поддержку себе, своему решению начать борьбу с Уфимцевым за колхоз.

Так они дошли до дома Тетеркина — большого пятистенника с новой тесовой крышей, сели на лавочку у ворот.

— А надо бы нас спросить сперва, кого мы желаем в председатели, а потом рекомендовать. Тогда не пришлось бы краснеть за свое начальство. — Сняв кепку, Тетеркин склонил лысину к Векшину. — Слышали новость?

— Какую?

— Председатель-то наш... Жену спровадил в город, а сам к другой.

— Не может быть, — отшатнулся Векшин. — Брехня!

— Ничего не брехня. Заехал вчера на ферму, доярки коров пошли доить, а он посадил Васькову на мотоцикл — да в кусты. Жена дежурной была, сказывает, Грунька лишь в полночь на ферму заявилась. Вся в сене, юбка измятая...

— Интересно! — хохотнул Векшин, вспомнив, что и впрямь с фермы заезжал к нему вчера Уфимцев, и поздно — они с женой спать ложились. — Вот чего не ожидал так не ожидал я от Егора.

Тетеркину почудилось, что Векшин обрадовался новости. Он надел кепку, нахмурился, проговорил строго:

— Моральное разложение, Петр Ильич. Пятно на весь колхоз... Пресечь вам это дело надо.

— А как пресечешь? Уфимцев отказаться может — на месте преступления не пойман. А про жену твою скажет, что врет, — свидетелей нету у ней.

— А вот как: во-первых, Васькову эту с должности убрать. Учетчик там есть, бригадир часто наезжает, зачем еще заведующая? Транжирить трудодни?

«Верно мыслит», — подумал Векшин. И тут слоено озарило его: «А Груньку — в доярки!» Вот в выход из положения, доярка будет взамен заболевшей Феклы. Тогда и жену перестанут беспокоить... «Молодец Тетеркин!» И он с уважением посмотрел на его длинный подбородок, на тонко сжатые губы.

— А во-вторых, насчет Уфимцева — сообщить куда следует. Предупредить, так сказать, чтобы были в курсе дела, — продолжал Тетеркин, поощренный вниманием Векшина. — Потом вас же обвинят, что скрывали, не сигнализировали.

— Ты думаешь? — спросил Векшин. — Пожалуй, не стоит.

Но это было сказано таким тоном, что больше походило на согласие.

По улице шли коровы, и одна из них — рыжая, комолая, с большими, как лопухи, ушами, подошла к воротам и требовательно замычала. Тетеркин встал, открыл калитку, корова прошла, обдав Векшина теплом.

Он тоже встал, сказал Тетеркину:

— Если будет у тебя что новенького — заходи, поговорим, посоветуемся. А о сегодняшнем разговоре — никому.

— Само собой, — ответил Тетеркин.

Векшин подал ему руку и пошел к своему дому.

Жены дома не было, видимо, осталась ночевать в Колташах. Кошка, сидевшая на крыльце, увидев его, стала громко мяукать, тереться о косяк двери. Он впустил ее, вошел сам, сел за стол я задумался...

Утром, придя в контору, он нашел председателя во дворе. Тот собрался с Поповым ехать в шалашовскую бригаду и перед выездом, присев на корточки, что-то подкручивал в мотоцикле. Попов стоял рядом, наблюдал за ним.

— Ну как с выбраковкой? — спросил Уфимцев.

— Двадцать три коровы списали, — ответил Векшин и полез в сумку, вытащил сложенный лист бумаги, развернул его. — Самых никуда негодных... Вот акт.

— Ну что ж, нормальный отход. Тем более давно выбраковки не было.

— Не утвердит управление акта, Георгий Арсентьевич, — сказал Попов. — Есть строгое предписание не сокращать стадо коров. Только при наличии сверхпланового поголовья разрешается выбраковка.

— Новое дело! — возмутился Векшин. — Ты посмотри, каких мы отобрали. От них сроду молока не было, что их жалеть?

— Я не возражаю, Петр Ильич, чего ты на меня? — засмеялся Попов. — Я — за. Только предупреждаю, что инструкция такая есть.

Уфимцев перестал ковыряться в мотоцикле, задумался.

— Тогда вот что, — сказал он, — не высылай пока акта. Попытаюсь сперва поговорить с Пастуховым, с начальником управления... А отбракованных коров сегодня же отправьте в лес, в нагульный гурт.

— Ладно, сделаю, — с готовностью ответил Векшин.

Он все время всматривался в Уфимцева, будто искал внешнего подтверждения вчерашнему сообщению Тетеркина, но Уфимцев был, как всегда, нетороплив, спокоен, ничего особенного в нем не замечалось. «Сейчас я тебя проверю».

— Говорил я тут кое с кем... с народом, — начал Векшин издалека. — Высказывают мнение, лишняя у нас должность заведующей молочной фермой. Есть бригадир, есть учетчик...

— Вот это умно тебе подсказали, — перебил Попов. — Я хотя и не зоотехник, не мое это дело, но тоже думаю, лишняя там Васькова.

Уфимцев, казалось, не слышал их слов. Он поднялся, сдвинул кепку на затылок, обошел мотоцикл, держа наготове ключи, словно выискивал, что еще можно подтянуть, подвинтить. Векшин внимательно