кружки, оловянные тарелки, вилки из букса. Ножей не было.

На другом столике, у стены, возле постелей, стоял таз и сверкал чистотой пузатый медный кувшин, наполненный свежей водой. Тут же находился котелок с кипятком, а рядом — большой горшок с отваром из трав и несколько кружек. А еще — безукоризненно чистое белье, бинты, корпия, разные мази, словом — все, что нужно для перевязок. Скромную обстановку наскоро оборудованного для жилья подвала дополняли четыре или пять деревянных стульев.

Пардальян быстрым взглядом окинул помещение и удовлетворенно улыбнулся. Пока Гренгай. Эскаргас и трактирщик укладывали пленников в постели, шевалье заговорил с Фаустой, которая даже не соизволила осмотреться:

— В общем, как видите, сударь, — Пардальян обратился так к красавице из-за трактирщика, и благодарная Фауста выразила шевалье свою признательность кивком головы, — место, может, и не самое веселое, но здесь по крайней мере чисто, и мы постарались сделать этот погреб похожим на жилище.

— И все же оно больше напоминает мне тюремную камеру, — с улыбкой возразила герцогиня.

— Это правда, и я приношу вам свои глубочайшие извинения, — прижал руку к сердцу шевалье. — Но ведь я рассчитывал поместить сюда только этих увечных вояк. Я и вообразить не мог, что вы окажете мне высокую честь и станете моим гостем. Знай я об этом заранее, я бы подыскал для вас что-нибудь более соответствующее вашему пожеланию. Еще раз нижайше прошу меня простить.

Пардальян говорил очень серьезно. И Фауста так же серьезно ответила:

— Да полно вам, это не имеет никакого значения. Я ценю удобства, но, если надо, обхожусь к без них.

— Вот и прекрасно, а то бы меня совесть замучила, — воскликнул шевалье. — Да вы и пробудете-то здесь всего несколько часов. И можете делать что хотите. Мэтр Жакмен в лепешку расшибется, чтобы вам угодить. А он такой повар, что, отведав его стряпни, вы пальчики оближете!

— Право, шевалье, я причинил вам столько беспокойства, что мне просто неловко. Давайте забудем об этих неудобствах, — проворковала Фауста.

— Как вам угодно, сударь, — поклонился Пардальян.

Они подошли к постелям. Эскаргас и Гренгай меняли повязку д'Альбарану. С великаном все было в порядке. Мэтр Жакмен поставил примочки двум другим пленникам и потихоньку выскользнул из погреба. Пардальян заметил, что слуги испанца еще настолько слабы, что день-другой будут лежать, не вставая, и милостиво разрешил развязать их, чему они были несказанно рады.

Еще раз убедившись, что у пленников есть все необходимое, шевалье повернулся к Фаусте, снял шляпу и галантно раскланялся:

— Прошу у вас разрешения удалиться, мадам.

— Как? — удивилась герцогиня. — Разве вы не почтите нас своим присутствием?

В голосе ее звучала скрытая ирония. Изощренное ухо Пардальяна уловило в тоне женщины легкое презрение — и шевалье сухо ответил:

— Уж вы-то, как никто другой, знаете, что я никогда не питал ни малейшей симпатии к ремеслу палача и осведомителя. И я не меньше презираю ремесло тюремщика.

И Пардальян снова заговорил с откровенной насмешкой:

— У меня срочные дела. Так что я вас покидаю, мадам. Еще раз извините за то, что вынужден оставить вас в таком месте. Но я уже имел честь сообщить вам, что вы здесь не задержитесь. С наступлением темноты дверь отопрут, и вы будете свободны — и вы сами, и ваши люди.

Будто песнь ликующих фанфар, прозвучало для Фаусты слово «свободны». Но это было так неправдоподобно, что она не смела поверить собственным ушам. И женщина спросила:

— Что вы подразумеваете, говоря — «свободны»?

— Да все, что может означать это слово, черт возьми! — удивленно ответил Пардальян. — Вы будете располагать собой. После того как стемнеет, вы вольны делать что хотите. Хотите — оставайтесь здесь, хотите — уходите… Куда хотите, когда хотите, с кем хотите и как хотите, дело ваше! Одним словом, вы будете свободны! По-моему, тут и объяснять нечего!

Да, теперь Фауста все поняла. Это было невероятно, это не укладывалось в голове, но это было правдой: Пардальян мог держать ее в плену или хотя бы поставить какие-то условия, потребовать выкуп, а он просто отпускает ее на свободу! Ее, Фаусту, своего смертельного врага! От этого великодушия женщина на миг растерялась и утратила дар речи.

— Неужели вы рассчитывали провести в плену всю оставшуюся жизнь? — пошутил Пардальян.

— Вы говорили, что постараетесь запереть меня надолго, — напомнила она.

— В самом деле?.. — удивился шевалье. — Ах да… Этим я хотел сказать, что посажу вас под замок до вечера. А держать вас в заточении дольше я просто не могу.

Она с изумлением смотрела на него. Начиная терять терпение, он пожал плечами и воскликнул:

— Жалко мне вас, герцогиня! Сколько бы вы ни пытались, вам никогда, слышите, никогда не удастся меня понять!.. Если вы мне понадобитесь, вас не спасет ни целая армия, ни неприступная крепость… И вот тогда уж я вас не выпущу, ручаюсь!.. А вы решили, что я низко воспользуюсь слепым случаем!.. Фи!.. Вы совсем меня не уважаете. Кажется, я не давал вам ни малейшего повода так оскорбительно обо мне думать… Прощайте, мадам!

Пардальян развернулся на каблуках, махнул рукой Гренгаю и Эскаргасу и пошел прочь.

— Погодите! — крикнула Фауста.

Пардальян остановился, медленно оглянулся и устремил на нее вопросительный взгляд.

— Знайте, что у меня и в мыслях не было нанести вам подобного оскорбления, — серьезно проговорила Фауста. — Вам же прекрасно известно, Пардальян, что только вас я и уважаю — единственного человека на свете.

— Это все, что вы хотели мне сказать? — холодно спросил Пардальян.

— Нет, — покачала головой герцогиня. — На любое великодушие Фауста отвечает великодушием. Даже на ваше, Пардальян. И мне хочется достойным образом вас отблагодарить.

— Чем же? — насмешливо поинтересовался Пардальян.

— Я хочу отдать вам маленькую Лоизу, — пояснила Фауста, расчетливо понижая голос.

Пардальян устремил на нее пытливый взор старого инквизитора. Красавица мягко улыбнулась, словно взволнованная радостью, которую собиралась ему подарить. Шевалье подумал:

«Не лукавит ли?.. Похоже, нет… От нее всего можно ожидать — и плохого, и хорошего!.. А потом, у нее просто не было времени измыслить для меня очередную западню. Сейчас все и выясним, черт возьми!»

Он улыбнулся и простодушно заявил:

— Я же вам говорил, что вы сами к этому придете.

— К этому вынуждает меня ваше поразительное благородство, — откликнулась Фауста.

— Причины вашего поступка меня на занимают, — пожал плечами Пардальян. — Главное, что вы решились… Ну, говорите, герцогиня, я вас слушаю. Излишне уточнять, что я сгораю от нетерпения.

А про себя он добавил:

«Клянусь Пилатом, вот я и загнал тебя в угол!.. Поглядим, как ты поведешь себя дальше».

Но Фауста немедленно извернулась, как угорь. Она самым натуральным образом изумилась:

— Но я же вам все сказала!

— Ну-ну! — улыбнулся Пардальян, отвечая скорее себе, чем ей. И с прежним простодушием заметил:

— Простите, мадам, но по-моему, вам есть что добавить.

— Что же? — удивленно взглянула на него Фауста.

— Раз уж вы готовы отдать мне Лоизу, я должен знать, куда за ней отправиться, — терпеливо пояснил шевалье.

— Справедливое замечание, — согласилась герцогиня. — Но я вижу, Пардальян, что вы меня не совсем поняли. Я сказала, что намерена вернуть вам малышку. И я свое слово сдержу! Но я не говорила, что отдам вам девочку прямо сейчас.

— А жаль. Рано я обрадовался, — посетовал Пардальян удивительно благодушным тоном.

— Я очень сожалею, поверьте, — проникновенно произнесла Фауста. — Но пока что никак не могу сказать вам, где малышка. Понимаете, шевалье? Не могу.