— Ничего, — спокойно ответил Пардальян. — Просто вы готовы отдать мне девочку прямо сейчас, а я могу вернуть вам свободу только вечером.

— Когда вы будете уверены, что испанские миллионы уже покоятся в сундуках короля? — прошипела красавица.

— Да, черт возьми! — кивнул шевалье.

— Вы жертвуете внучкой ради этих миллионов? — изумилась Фауста.

— Без малейших колебаний, — решительно заявил Пардальян. — И совесть меня не мучает, — добавил он.

— Что ж, тогда и я без колебаний жертвую этими миллионами, своей свободой и оставляю девочку у себя, — проговорила Фауста.

— Как вам угодно, — отрезал Пардальян с безразличием, которое вовсе не было наигранным.

Это равнодушие удивило Фаусту, и она украдкой бросила на шевалье быстрый взгляд. Не переставая краем глаза наблюдать за ней, Пардальян перехватил этот взгляд, улыбнулся и, пожав плечами, сказал:

— Право, герцогиня, странное вы существо! Это ведь вы баснословно богаты, а не я! Четыре миллиона для такого бедняка, как я, — это сумасшедшие деньги. Мне такие сокровища и не снились! Так на кой черт я буду жертвовать этой суммой ради девочки, которую я и так получу, когда захочу?

— Уверяю вас, шевалье, что вы ее не найдете! — вскричала Фауста.

— Уверяю вас, герцогиня, что я ее и искать не буду, — спокойно промолвил шевалье.

— А как же?.. — пролепетала женщина.

— Я вам уже сказал. Мне не к спеху. Могу и подождать, — пожал плечами Пардальян.

— Что?! — окончательно вышла из себя герцогиня.

Шевалье выдержал паузу и очень спокойно пояснил:

— Я же вам уже растолковал: я подожду, пока вы сами не скажете мне, где прячете малышку.

— И вы уверены, что я это сделаю? — насмешливо спросила Фауста.

— Я в этом уверен не меньше, чем в том, что солнце уже высоко и начинает припекать сильнее, чем хотелось бы, — ухмыльнулся Пардальян.

Его железная выдержка произвела на Фаусту большое впечатление. Она замолчала и впала в глубокую задумчивость. А Пардальян, искоса наблюдая за ней и загадочно улыбаясь в седые усы, говорил себе:

«Клюнула! Она клюнула на мою приманку! Все будет так, как я решил, черт побери!»

Шевалье не ошибся: Фауста обдумывала слова, которые он произнес таким уверенным тоном. Мысль о том, что она сама может отдать Пардальяну девочку, показалась герцогине вначале столь дикой, что Фауста и задерживаться на ней не стала. Но мысль эта все время возвращалась, и как красавица ни пыталась ее прогнать, ничего не получалось. Тогда женщина невольно стала рассматривать слова Пардальяна со всех сторон, прикидывая и так, и этак, и вскоре сия идея уже совсем не представлялась ей абсурдной! Проезжая мимо первых домов Сен-Дени, герцогиня рассуждала так:

«А почему бы и нет?.. Почему бы не сказать ему, где находится девочка? Ведь я никогда не желала ей зла… даже наоборот. Мало ли что я говорила… у меня и в мыслях не было навсегда разлучать ее с семьей, которая горько оплакивает крошку. И раз уж я решила вернуть малютку, какая разница, случится ли это чуть раньше или чуть позже?.. В самом деле, почему бы и нет?.. Главное — заманить Пардальяна в дом, где спрятана девочка; пусть они побудут немного вместе, чтобы он убедился, что это именно она и что ее не обижали; надо уверить шевалье, что Лоизу никто больше не удерживает, что она свободна… Все это не так уж сложно… Труднее другое: устроить так, чтобы Пардальян сам захотел надолго остаться в этом доме после того, как малышку отпустят… и тогда живым оттуда шевалье уже не выберется… Вот что надо продумать… Да, это непросто… очень непросто. Но вполне возможно!»

Как только Фауста допустила, что может уступить Пардальяну, как только, пойдя в своих рассуждениях дальше, наметила себе новую цель, — женщина тут же стала размышлять над осуществлением задуманного.

«В Евангелии сказано: „Ищите, и обрящете“. Значит, будем искать», — решила Фауста. Сложность задачи лишь подстегивала воображение красавицы.

Она шла молча, методично перебирая в мыслях все возможные варианты, и настолько увлеклась, что забыла обо всем на свете; а ведь прежде чем изобретать смертоносную ловушку для Пардальяна, герцогине следовало подумать, как освободиться самой.

Пардальян вел Фаусту под руку и больше не мешал своей спутнице размышлять. Впрочем, они были уже у цели, достигнув окраины маленького городка, в котором французские короли обретали вечный покой. Пардальян остановился и тем самым вывел Фаусту из глубокой задумчивости.

— Мадам, — проговорил он, — мы пойдем по людным улицам. Не советую вам поднимать крик и звать на помощь. Лучше спокойно следуйте туда, куда я вас поведу. Очень рекомендую прислушаться к моим словам, ведь это в ваших интересах.

Пардальян произнес все это небрежно и как бы между прочим. Но глаза его пылали, усы топорщились, губы кривились в мрачной улыбке — лик шевалье был ужасен.

Неустрашимая Фауста дрогнула и пообещала:

— Я буду молчать. И без сопротивления последую за вами.

Оба говорили громко, чтобы их слышали и остальные пленники. И все же Пардальян счел нужным обратиться прямо к ним. Чуть грубее и с тем же свирепым видом он крикнул:

— Эй вы там, поняли? Поступайте так же, как ваша госпожа… Иначе горько пожалеете!

За них ответила Фауста:

— Когда я молчу, никто из моих людей и пикнуть не смеет.

— Тем лучше, — спокойно заявил Пардальян. И скомандовал: — Ну, вперед.

Они двигались по Большой улице, которая и впрямь кишела народом. Пардальян громко болтал о пустяках. Фауста охотно подыгрывала ему и шутила напропалую, удивляя шевалье своей поразительной выдержкой и остроумием.

Некоторые прохожие пытались получше рассмотреть связанных пленников, перекинутых через седла. Но Эскаргас и Гренгай свирепо вращали глазами, грозно щерились и так рявкали на зевак, что те сразу спешили унести ноги…

Шагов через сто процессия остановилась перед скромной таверной и вслед за Пардальяном свернула во двор. Привязывая лошадей, шевалье задержался возле них на минуту-другую. И за это короткое время успел кое-что сделать…

Прибежавший хозяин не удивился, когда увидел раненого и двух пленников, туго связанных крепкими веревками.

Но он изумился, заметив Пардальяна. Почтительно поприветствовав его, трактирщик воскликнул:

— Как, господин шевалье, и вы тут?

На этот вопрос Пардальян ответил другим вопросом:

— Вы в точности выполнили мои распоряжения, мэтр Жакмен?

— Тютелька в тютельку, сударь, — затараторил тот. — Надеюсь, вы будете довольны. Все сделано, как вы приказали.

И мэтр Жакмен поспешил пожать руки Эскаргасу и Гренгаю. Не прошло и пяти минут, как они втроем перетащили пленников в погреб. Пардальян сразу спустился туда же с Фаустой под ручку.

Хозяин потянул на себя тяжелую дубовую дверь, обитую железом, с ключом, торчавшим в огромной замочной скважине. Два фонаря на стене освещали довольно большое пространство. Наверху, под низким сводом, виднелась отдушина. Отверстие это не было забрано решеткой, оно было таким крошечным, что через него не пролез бы и пятилетний ребенок. Каменные плиты были влажными, словно их только что помыли.

В глубине погреба рядком лежали три соломенных тюфяка, разделенных узкими проходами. На каждом тюфяке покоились мягкие матрасы, одеяла и подушки. Посреди подвала стоял квадратный стол, покрытый белоснежной скатертью, хоть и не самого тонкого полотна. На нем разместилась первая перемена блюд плотного обеда: огромный пирог, колбасы, окорок, сухие бисквиты. Шесть запыленных бутылок, оловянные