— Хорошо, — кивнул спартанец и достал из-за плеч молнию.

На другой стороне пропасти смотритель прищурился.

— Эй, погоди, погоди, — неуверенно сказал он. — Что это у тебя в руке?

— Сам посмотри.

Молния вырвалась из руки Кратоса и разнесла в щепки платформу, на которой стоял афинянин. Его крики разносились по ущелью даже после того, как изуродованное тело ударилось о скалы.

Закончив препираться со смотрителем, Кратос все же не решил задачу преодоления бездны. Он хмуро покосился на лебедку. Как бы сейчас пригодилась ручная гарпия или хотя бы сова. Если бы Афина в самом деле хотела, чтобы он добрался до оракула, она бы могла одолжить пару своих священных птиц. Но кругом не было ни дружелюбных гарпий, ни олимпийских сов.

Кратос потянулся за следующей молнией и метнул ее в лебедку. Та мигом превратилась в груду обломков, и под скрежет огромных цепей подъемный мост упал. Грохот, который он при этом издал, наконец-то заглушил собой эхо, повторявшее предсмертные крики смотрителя.

Спартанец помедлил, прикидывая расстояние до края моста. Двадцать локтей, не больше, но ошибка грозила смертельным падением на скалы.

Он сделал несколько шагов для разгона и прыгнул, но не успел долететь до неровного края моста, как в небе послышался новый свист. В следующий миг Кратос сделал кувырок и выпрямился на небольшом расстоянии от края моста. Затем оглянулся на крепнущий рев — прямо в него летел очередной снаряд греческого огня. Спартанец рассудил, что, даже если он увернется, мост все равно будет уничтожен. А падать вслед за смотрителем, чтобы увеличить гору трупов внизу, ему совершенно не хотелось.

Времени на раздумья не было, он выхватил молнию и послал ее сквозь ночную мглу прямо в огненный шар — и грянул взрыв. Кратос едва успел отвернуться от горящих смоляных брызг, на лице и так красовалось достаточно шрамов. Другие капли упали на деревянный настил моста и заскворчали, жадно пожирая топливо.

Кратос бросился бежать, надеясь оказаться на безопасной скале раньше, чем разгорится пожар. Но внезапно мост под ним зашатался, а затем и вовсе обрушился. Карабкаясь по горящим доскам, как по лестнице, спартанец едва успел выбраться на каменистую тропу, и в тот же миг мост разломился на части и сгинул в ущелье.

Оглянувшись на пропасть между скалами, Кратос подумал, что теперь смотритель, должно быть, доволен: ни одна тварь, если только у нее нет крыльев, здесь не пройдет.

Вскоре крутая тропа превратилась в ступени, которые вели прямо к вершине горы. Там возвышалось огромное, но изящное многоярусное здание из мрамора, покрытого чистым золотом, раза в три-четыре шире Парфенона и в десять раз выше.

Пока Кратос поднимался по ступеням, послышался лязг — наверху мечи бились о мечи. Он выпрямился, достал из ножен клинки и медленно зашагал по висячей лестнице — его оружие зашипело, заискрилось. Быстро и бесшумно спартанец поднялся в храм, стараясь не выдать себя, пока наконец не определил, откуда доносились звуки битвы.

Весь пол просторного молельного зала в центре храма был залит свежей кровью. За статуей Афины, стоявшей в дальнем конце зала, топтались двое воинов, отчаянно пытаясь отразить атаку пяти или шести тяжелых пехотинцев Ареса.

Кратос понимающе кивнул — ну конечно, раз бог войны узнал, где находится храм, теперь отродья Аида будут материализоваться прямо здесь, пусть даже это святая святых Афины.

Он неслышно пересек зал и отрубил ноги четверым мертвецам прежде, чем они узнали о его присутствии. Еще несколько быстрых взмахов клинками — и полегли остальные. Один афинянин упал, проливая последнюю кровь на девственно-чистый пол, другой мрачно кивнул Кратосу в знак благодарности и с воинственным криком исчез за статуей Афины.

Миг спустя оттуда выкатилась его голова.

Кратос нехотя признал, что, похоже, не все афиняне трусы.

Из-за статуи показался тот самый монстр, который только что отправил в Аид доблестного воина. Этот живой мертвец был ростом выше минотавра, одет в непробиваемую броню, а руки его вместо кистей заканчивались смертоносными косами. Зловещие огоньки, мерцавшие в глазницах, глядели на Кратоса в молчаливом вызове. Отвратительное создание бросилось в атаку с неожиданным проворством.

Еле успев отвести в сторону острое как бритва лезвие, Кратос отступил назад, в центр зала, где мог свободно сражаться. Мертвец устремился за ним, но тут же остался без ноги. В следующий миг на пол со звоном упали обе руки-косы. Кратос смерил взглядом обезоруженного врага, взмахнул клинком в последний раз — и к косам присоединилась отрубленная голова.

При всей его грозной наружности противник оказался так себе.

— На помощь! — крикнули из-за статуи. — Сюда, если любишь Афину!

Еще один афинский воин в одиночку дрался с двумя мертвыми легионерами. Он не отступал, несмотря на многочисленные раны — некоторые были довольно глубоки, а одна, похоже, смертельна.

Кратос поспешил на выручку. Он так редко встречал храбрых афинян, что счел своим долгом помочь этому парню остаться в живых. Оттеснив мертвецов назад, он понял, почему все сражения происходят за статуей: там за сломанной потайной дверью находился узкий коридор. Спартанец предположил, что он-то и ведет в комнату жрицы.

Эта нежить показала себя не лучше своего старшего брата. Кратос уже почти отправил легионеров на тот свет, как вдруг мир вокруг взорвался.

В крышу храма ударил огненный шар, прожег ее насквозь, так что стало видно небо. Крупный сгусток греческого огня упал прямо на афинянина, мгновенно убив его. Оба противника этого смельчака ярко вспыхнули и тоже отправились в Аид. Погиб даже тот легионер, с которым дрался Кратос, — комок смолы размером с кулак попал ему на шлем, и на плечах мертвеца не осталось ничего, кроме лужицы расплавленной бронзы.

Доспехи, которые Кратос снял со своих жертв, тоже горели. Быстрым движением клинков Хаоса он перерезал импровизированные завязки и сбросил латы на пол, где они и расплавились. Но спартанец уже забыл о них.

Он перешагнул через дымящийся труп афинянина и вошел в коридор.

— Я Кратос из Спарты, — назвался он. — Богиня велела мне поговорить со своим оракулом.

Перед ним предстал тот самый призрак, что являлся в Афинах, но на сей раз это была женщина из плоти и крови. От ее красоты у Кратоса перехватило дыхание. Юбка из воздушного зеленого шелка притягивала взор, то скрывая, то обнажая ноги до самых бедер. А полупрозрачная ткань, обернутая выше талии, подчеркивала каждый изгиб ее тела.

— Ты пришел, — едва слышно произнесла она голосом, который успокаивал и возбуждал одновременно. — А я успела потерять надежду.

— В храме небезопасно, — предупредил Кратос. — Аресовы отродья уже внутри.

Жрица закрыла глаза, ее пышная грудь поднялась и снова опустилась от тяжелого вздоха.

— Все, кто меня защищал, погибли. Да обретут их души вечную радость, когда они воссоединятся со своими любимыми на Елисейских полях.

Спартанец подумал, что это маловероятно, но придержал язык.

— Остался лишь ты, Кратос. — Она открыла глаза, похожие на чаши с лунным светом, пристально посмотрела на него, и на секунду спартанец забыл, что вокруг кипит сражение. — Ты — все, что у меня осталось.

— И я — все, что тебе нужно, — добавил Кратос, стряхнув с себя оцепенение. — Поспеши.

Он оглядел небольшую комнату, где ютилась прорицательница: только кровать и кое-какие личные вещи. Она вела простую, чистую жизнь, свободную от суеты и обмана.

Но для обороны хуже места и придумать нельзя. Низкий потолок, маленькое расстояние от стены до стены — если Аресовы приспешники ворвутся сюда, то Кратос даже не сможет как следует сражаться клинками Хаоса. Что уж говорить о божественном оружии, использование которого здесь — чистое самоубийство. Хуже того, коридор, ведущий в храм, — единственный выход отсюда, а значит, если противников будет достаточно, Кратоса и оракула попросту поймают, как мышей в мышеловку.

— Нам надо поговорить наедине. — Жрица указала Кратосу на трехногий табурет возле кровати. — Я