Вдруг он совершил невероятный прыжок — и Пардальян почувствовал, как его обвивают и сжимают очень сильные руки. Шевалье услышал хриплое дыхание, чьи-то пальцы вцепились ему в горло и судорожно сжались на нем, а еле внятный голос пробормотал:

— Один из них попался! Умри, негодяй!..

— Карл! Мальчик мой! — задыхался Пардальян. — Тише! Тише! Не то мы пропали!..

— О Виолетта! — внезапно возопил Карл. — Прости мне, что я могу убить только одного из них, чтобы отомстить за твою смерть.

В полумраке, под аккомпанемент глухих призывов Леклерка о помощи завязалась жестокая борьба: Карл старался задушить, раздавить, убить! И кого?! Пардальяна! А Пардальян не хотел ни ранить, ни тем более убивать молодого человека! Он понимал, однако, что если не справится с Карлом, то оба они погибнут! А ведь там, наверху, тюремщики, разумеется, слышали весь этот шум и могли решиться спуститься вниз, несмотря на запрет коменданта!..

Положение казалось безвыходным. И то, чего он так опасался, произошло! Тюремщик и солдаты спускались вниз!.. Пардальян услышал их шаги и то, как они спотыкались впотьмах о камни. Перестав сопротивляться, он издал негромкий смешок и, когда теперь уже свободные руки Карла вновь потянулись к его горлу, произнес:

— Вот будет замечательно, если Пардальяна убьет сын Мари Туше!

Карл услышал этот смех. Он услышал эти слова. Он их не понял! Но этот смех… этот незабываемый смех! Он узнал его!

Юноша отпрянул назад и глазами, полными изумления, принялся рассматривать того, кого только что хотел убить… Перед ним стоял Пардальян! Карл опустился на колени…

Он хотел закричать, чтобы в этом крике передать и все отвращение к своему недавнему безумию, и отчаянную радость, и невероятное изумление, которое превращало явь в безумный сон.

Но Пардальян стремительно склонился к нему и зажал ему рукой рот: Комтуа и солдаты как раз проходили мимо камеры Карла! Их неуверенные шаги звучали прямо за дверью.

— Ко мне! Ко мне! — раздавался рев снизу.

— Мы идем, монсеньор! — закричал Комтуа.

Они прошли мимо и спустились во второе подземелье. Тогда шевалье нежно обнял герцога Ангулемского за плечи, посмотрел ему прямо в глаза и, задыхаясь, прошептал:

— Молчи! Во имя живой Виолетты, молчи!

Виолетта жива! Он нашел способ вернуть Карла к реальности, воскресив в нем надежду! Изумленный, дрожащий, счастливый Карл позволил себя увести… Через несколько мгновений они достигли верхней площадки лестницы и выбрались во двор тюрьмы. Пардальян закрыл на три оборота дверь Северной башни!..

В ту же минуту за этой дверью послышался топот бегущих ног и крики: солдаты, повергнутые в ужас, поднялись наверх и наткнулись на железную преграду! Пардальян оперся о дверь, чтобы перевести дух. Карл, вновь опустившись на колени, схватил его за руки и оросил их жгучими слезами.

— О Пардальян! — всхлипывал молодой герцог. — О брат мой! Простите меня… Я вас ударил! Вас!.. Я хотел вас убить!.. Я был безумен, Пардальян!.. Отчаяние лишило меня рассудка! Будь прокляты мои глаза, которые не узнали вас! Пардальян, я всего лишь презренный негодяй!

— Ну, хорошо! Хорошо! — сказал Пардальян. — Теперь, когда мы наполовину свободны, у нас есть в запасе несколько минут для того, чтобы говорить глупости. Давайте, герцог, выкладывайте все начистоту!.. Уф! Здесь уже легче дышать, хотя это пока не воздух свободы…

Пардальян дышал полной грудью.

— Пардальян, — вновь заговорил Карл, — до тех пор, пока вы не простите меня, сын короля Карла IX останется у ваших ног.

Шевалье склонился к юному герцогу, поднял его и прижал к своей груди.

— Мальчик мой, — прошептал он, — после смерти моего отца и той женщины я жил лишь с мыслью о ненависти. Но я встретил вас и понял, что если я и умер навсегда для любви, то, по крайней мере, привязанность еще может согреть мое сердце. Я должен вам гораздо более того, чем должны мне вы: у меня не было семьи, а вы мне только что сказали, что у меня есть брат!..

— Да, Пардальян, — пылко сказал молодой человек, — у вас есть брат, который вами восхищается и который так высоко поставил вас в своем сердце, что тщетно спрашивает себя, каким образом он сможет быть достойным вас…

В эти минуты двое мужчин забыли обо всем на свете ради того, чтобы высказать друг другу свою преданность. Между тем, их положение было ужасно. Правда, Пардальян свыкся с опасностью; никакое препятствие, каким бы серьезным оно ни было, не казалось ему непреодолимым. Что же до Карла Ангулемского, то он, сблизившись с этим исключительным человеком, почувствовал, что повзрослел и стал способен на подвиг. Он не сказал ни единого слова о Виолетте. Ему было достаточно того, что сказал Пардальян: она была жива! Теперь, когда ему неожиданно удалось покинуть мрачную вонючую камеру, а смерть, маячившая перед ним последние часы, отступила, он был охвачен необычайным волнением и чувствовал душевный подъем.

Они находились в узком дворике, примыкавшем к Северной башне. Кроме него в Бастилии были и другие дворы. Там они могли бы встретить часовых, тюремщиков, караульных, целые дозоры, весь гарнизон. Из оружия у них на двоих был только один кинжал, который шевалье вырвал у Бюсси-Леклерка.

Пардальян поднял голову и взглянул на кусок неба, который виднелся над стенами. На его фоне вырисовывались в темноте зубцы башни. По блеску звезд он понял, что до рассвета еще несколько часов.

Пардальян старался рассчитать возможность свершения чуда. Как выйти из Бастилии, причем целым и невредимым да еще вместе с Карлом Ангулемским?.. И тут он впервые обратил внимание на шум, который производили Комтуа и солдаты за дверью.

— Эти негодяи разбудят даже мертвецов, — проворчал он, — чего уж там говорить о часовых!

Двор, примыкавший к Северной башне, к счастью, располагался достаточно далеко от караульных постов и, что особенно важно, от главного поста у ворот, где дежурили около пятидесяти человек. Вопли людей, запертых в башне, не только не прекращались, но наоборот, все усиливались, и тогда Пардальян сказал:

— Я слышал, что если кричать громче, чем лают собаки, то они пугаются и умолкают. Попробуем!

И Пардальян принялся неистово колотить в дверь и орать:

— Эй! Вы что, взбесились? Вы дадите спать спокойно? Или надо сходить за караулом, чтобы заткнуть вам глотку?

Мы не знаем, обладали ли Комтуа и стражники нравом, сходным с собачьим. Можно ли заставить собаку замолчать, если перекрывать ее лай своим воплем, — такого опыта мы тоже не ставили. Однако же все получилось так, как Пардальян и надеялся: после его резкого окрика за дверью воцарилась гробовая тишина. Очевидно, стражники были в полной растерянности.

— Чего вы хотите? — вновь заговорил Пардальян.

— Черт побери! Мы хотим выйти отсюда! Мы здесь заперты вместе с господином комендантом и даже хорошенько не знаем, кто, как и зачем это сделал. Кто бы вы ни были, пойдите сейчас же и предупредите караул.

Это сказал Комтуа. Конечно же, достойный Комтуа не мог знать, что произошло. По зову Бюсси- Леклерка он спустился во второе подземелье, но на все его вопросы тот отвечал только угрозами выпустить ему кишки, если он сейчас же не откроет дверь.

Комтуа торопливо отправился на поиски ключей, так как его связка осталась в камере вместе с комендантом. И тогда вместе с четырьмя солдатами, испуганный и растерянный, он наткнулся на дверь башни, запертую снаружи.

— Итак, — спросил Пардальян, — вы не знаете, кто вас запер?

— Нет! Если только это не был сам Сатана…

— И вы не знаете, кто запер господина Бюсси-Леклерка?

— Нет, клянусь Богом! Бегите же…

— Я сейчас вам скажу: это я запер господина коменданта, а также и вас.