он может поднять в любое время. Я полагаю, что эти люди вскоре столкнутся и один из них станет царем.

— И если это произойдет?.. — начала Клеопатра.

— Позволь мне поставить этот вопрос так: кто поможет нам, если Цезарь победит Помпея? Мы не сделали ничего, чтобы приручить Цезаря. Все знают, что Авлет — союзник Помпея. Что станет с Египтом, если Цезарь и Помпей вступят в открытое сражение друг с другом и Цезарь возьмет верх? А такое развитие событий вполне возможно. Весь Рим боится этого. Как Цезарь поступит с друзьями и союзниками Помпея, в особенности с теми, кто, подобно твоему отцу, должен тысячи талантов римским ростовщикам? Думать об этом не очень-то приятно.

— Так что же нам делать?

— У нас нет доступа к казне, и потому мы должны пойти к твоему отцу и убедить его послать Рабирию хотя бы часть долга. Мы ведь не хотим, чтобы Цезарь явился сюда и забрал деньги силой.

— И откуда же, по-твоему, мы возьмем эти деньги? — поинтересовалась царевна. — Противники моего отца снова восстанут, если мы повысим налоги.

— Может быть. Но с кем бы ты предпочла столкнуться: с противниками Авлета или с армией Юлия Цезаря численностью в десять легионов?

— Ведь нам никогда не удастся на самом деле умиротворить Рим, верно? — промолвила Клеопатра.

Когда-то она клялась владычице Артемиде, что найдет выход из этого положения. Она пролила кровь ягненка и заключила соглашение с незримыми силами земли и неба — в том, что Клеопатра, наследница Птолемеев, никогда не будет беспокоиться из-за требований Рима и не станет пресмыкаться перед надменными чужеземцами. Ее судьба будет иной. Но как избегнуть подобной участи? Римский сапог попирал половину мира. Почему же Египет должен стать исключением?

— Царевна, я не хотел посеять в твоей душе семена грусти. Я верю, что твои земляки поддержат тебя, что бы ты ни сделала. Со времени своего восстановления в правах царь принес стране множество благ.

— Они всегда поддерживают нас, пока мы не вырываем кусок у них изо рта, — отрывисто возразила девушка. Ее злили воспоминания о том, как Рабирий надменно разъезжал по Александрии, как блестели от помады его длинные локоны, как он выворачивал на ходу ступни, подобно селезню. Он выглядел смехотворно — и все же ухитрился причинить так много вреда!

Еще хуже, чем бесконечные требования денег со стороны Рабирия, было «наследие», оставленное в Александрии Габинием. После осуждения и казни Береники Габиний вернулся в Рим, оставив в Египте свою армию наемников — официально якобы для того, чтобы защищать царя, но на самом деле лишь затем, чтобы охранять интересы Рабирия. Гордые тем, что вернули власть Птолемею Авлету, солдаты Габиния начали буквально грабить город. Эти люди превратили Александрию в свой публичный дом, насилуя местных женщин везде и в любой момент, когда только им хотелось. Когда им угрожали наказанием, они только смеялись и говорили, что теперь закон — это они сами. На протяжении шести месяцев они наводили ужас на город.

— Я чрезвычайно признателен Рабирию, этому ничтожному кровососу, — ворчал царь, пытаясь придумать выход из создавшегося положения. — И Габинию, этому пирату, чья армия головорезов обратится против меня, если я не сумею угодить Рабирию. Что я могу поделать? Без этих двух разбойников я никогда не смог бы вернуться домой, и они ни за что не позволят мне забыть об этом.

Чтобы умиротворить «римских друзей», Авлет был вынужден назначить Рабирия на высокий пост министра финансов, предоставив тем самым доступ к государственным доходам Египта и его казне. В благодарность Рабирий использовал Египет как площадку для своих игр, а богатства страны — как игрушки.

И только Клеопатра, которой на тот момент исполнилось шестнадцать лет, смогла наконец перехитрить их. Она не собиралась выслушивать запугивания со стороны напыщенного глупца, человека, которого Цицерон как-то раз унизил, назвав в публичной речи «вороватым танцовщиком в фальшивых кудряшках». Она заставила Авлета установить наблюдение за Рабирием. Они обнаружили, что он снизил плату рабочим на всех государственных предприятиях, а остающиеся денежки клал в свой карман. Он расхищал причитающуюся рабочим долю товаров и загружал ее на корабли, ежедневно отправлявшиеся в Рим. Он стал самым презренным человеком в Египте. Но по-прежнему оставался другом Юлия Цезаря. И вдобавок его поддерживали солдаты Габиния.

И как-то раз, когда Клеопатра принимала ванну, на нее снизошло озарение. Неожиданно она разгневалась на лихого командира конницы, который так потряс ее воображение. Мгновенно перед ней открылся план, согласно которому Антоний использовал ее отца и ее страну. Он пообещал солдатам Габиния богатство, если они пересекут пустыню. Он завоевал доверие и славу, приведя их к победе. Несомненно, за свои услуги он получил от Габиния крупную сумму. А потом он удалился, чтобы дать солдатам возможность расхищать все, что им понравится.

«Так вот в какую игру он играл», — подумала царевна. Она испытывала жгучий стыд оттого, что позволила себе увлечься его озорными взглядами и соблазнительными манерами. Она, ее отец и возвращение трона законному правителю значили для Антония то же, что и для любого другого римлянина: возможность набить мошну египетским золотом.

Едва успев обсушиться, она явилась в кабинет к отцу.

— Отец, ты должен обеспечить себе верность вояк Габиния.

— Но как? — вопросил царь, и на лице его появилось выражение беспомощного замешательства.

— А как римляне обеспечивают себе верность своих солдат? Они дают им земли и деньги. Ты должен выделить каждому воину участок земли, установив размер этого участка в соответствии со званием и послужным списком. Заставь их прекратить чинить насилие над нашими женщинами, разрешив жениться на них. Если ты обеспечишь солдат тем же, чем их обеспечивают римские легаты, они будут преданы тебе так же, как преданы собственным полководцам. При всем бахвальстве верностью римских солдат, они точно так же продаются и покупаются, как и все остальные люди.

— Дитя мое, ты настоящий оракул, — промолвил царь.

Солдаты Габиния с готовностью приняли предложенные царем земли и деньги, а некоторые заявили о своем желании жениться на жительницах Александрии, как египтянках, так и гречанках. Как и всех остальных чужаков со времен основания Александрии, их оказалось совсем несложно подкупить соблазнами большого города и превратить в часть здешнего населения.

Вскоре после этого работники предприятий восстали против Рабирия и выгнали его из Александрии. Клеопатра никогда не забудет, как Рабирий ворвался в царскую Палату приемов: напомаженные волосы прилипли прядями к жирным мокрым щекам, нелепое крашеное одеяние покрылось пятнами пота. Он умолял защитить его от «этих грязных египтян». Они встретили его у ворот ткацкой мануфактуры, куда он пришел, чтобы забрать очередную порцию товара, и напали на него, вооруженные ножами и дубинками.

— Меня ударил по плечу огромной палкой какой-то грязный человечек! — вопил Рабирий. — У меня на коже синяки! Синяки!

Клеопатра хихикнула, когда он задрал свой короткий подол, чтобы показать уродливый пурпурный кровоподтек на бедре. Смех она сумела подавить только тогда, когда Гефестион спокойным тоном предложил предоставить Рабирию убежище в темнице до тех пор, пока он не сможет сбежать из Египта на следующем же судне, идущем в Рим. Не имея особого выбора, Рабирий неохотно согласился пожить в тюрьме несколько дней. Клеопатра навсегда запомнила, как он, высокомерно переваливаясь с боку на бок, неуклюже вышел из палаты.

Хотя сам Рабирий покинул Египет, его «наследство» все еще угрожало стране. Гефестион получал сообщения изо всех сорока двух метрополий: страна опустошена годами мятежа и недавним визитом римской армии. Молодые мужчины погибли на войне, объяснял евнух. Налоги постоянно растут, чтобы была возможность платить долг Риму, а продовольствие и товары, производимые в стране, разворовывались солдатней и Рабирием. С непоколебимым спокойствием Гефестион уведомил царя, что его возвращение к власти прекратило войну, но едва ли способствовало процветанию народа.