Сент-Андре вздрогнул. Дрожь пробежала по его телу от головы до пят.

— Но вам следует кое-что узнать, — продолжала она. — Знайте, что никому не дано безнаказанно поднять руку на Флоризу де Роншероль. Я не говорю об этих ничтожных бродягах, которые сами не понимали, что делают… Я говорю о вас, месье. Насколько я понимаю, вы — дворянин. Так решитесь же посмотреть мне прямо в лицо, как я смотрю на вас.

Горделивым жестом, в котором сквозили несказанная грация и простодушная дерзость, она скинула с головы капюшон плаща. Девушка была высокой, стройной, гибкой, как тростинка, но несгибаемой, как скала, в своей восхитительной чистоте. От возмущения всем происходящим ее лицо порозовело. Приоткрытые крупноватые губы цветом напоминали кораллы. Карие глаза переливались, как темный шелк. Роскошные темные волосы были заплетены в две тяжелых косы, спускавшиеся на плечи. Она была необычайно красива — это бросалось в глаза с первого же взгляда.

Минуту в комнате, над которой возвышалась мрачная фигура Нострадамуса, висела тяжелая тишина.

«До чего же хороша! — думал Руаяль де Боревер. — До чего хороша! Такая красавица, такая гордая, такая чистая! А какая невинность светится в ее глазах! О, господи, да я искусал бы эту руку, которая обрушилась на нее, эту руку ничтожного бродяги, который отдаст ее злодею! Она ведь так и сказала: ничтожного бродяги!»

— Так как же? — продолжала между тем Флориза де Роншероль. — Может быть, вы соберете все-таки моих слуг, разогнанных по вашему приказу? Может быть, проводите меня до кареты? И тогда я постараюсь забыть обо всем…

Сент-Андре быстро подошел к девушке и взял ее руку в свою.

— Но разве я, — прошептал он, — разве я смогу забыть о любви, которая пожирает меня, как огонь?

Флориза еле сдержала крик стыда.

— Господи, — пробормотала она. — Кто вы?

— Кто я? Вы еще не догадались? Хорошо, тогда посмотрите на меня, и вы увидите того, кто, не задумываясь, умрет за вас, того, кто жаждет дать вам свое имя и свое богатство, того, кто вот уже целый год на коленях умоляет вас стать его супругой, того, кто со шпагой в руке готов оспорить вас у всего мира!

— Ролан де Сент-Андре!

Крик, все-таки вырвавшийся у девушки, был криком отчаяния, а возможно, и криком ужаса. Она страшно побледнела, резким движением отняла свою руку и кинулась назад, к двери. Но там остановилась и, стараясь казаться спокойной, произнесла:

— Да, правда, сударь. Увидев подлость, с какой все это было проделано, столкнувшись с таким низким коварством, с таким вероломством, я должна была догадаться, с кем имею дело. Ах! Неужели здесь не найдется мужчины, который избавит меня от этого предателя?

С этими словами она направилась прямо к Руаялю де Бореверу, который словно прирос к полу, остолбенев от всего происходящего. Именно на этого жестокого человека, только что за руку приведшего ее к негодяю, она подняла свои полные слез глаза.

Ролан де Сент-Андре двинулся вперед, силясь усмехнуться. Лицо его пылало, черты были искажены судорогой. В этот момент раздался странный звон, что-то тяжелое упало на пол. Мешочек с двумястами пятнадцатью экю!

— Подберите, месье! — сказал разбойник. — Подберите ваши деньги!

— Что это значит? — изумился Сент-Андре.

— Это значит, заберите ваши золотые, вот и все, — ответил Руаяль, подталкивая ногой мешочек поближе к юноше.

— Мерзавец! Ничтожество! — закричал Сент-Андре. — Ты понимаешь, что я отколочу тебя так, что живого места не останется?!

— Ай-ай-ай! Только не сердите меня заранее, если и впрямь собираетесь сделать это! А то ничего не получится! И вообще — лучше подайтесь назад. Я вижу, что эта девушка просто-таки вас на дух не переносит. Следовательно, мсье, я запрещаю вам приближаться к ней.

— Бродяга! Разбойник! — проревел смертельно бледный Сент-Андре. — Неужели ты осмелишься…

— Я имею обыкновение осмеливаться на все, чего мне хочется!

— Отлично! Сейчас подохнешь, как собака! Ну! — Сент-Андре скинул плащ и рванул из ножен шпагу.

Почти в ту же секунду в руке Руаяля тоже блеснула сталь. Противники бросились друг на друга. Поединок длился недолго. Шпаги скрестились со звоном, и едва ли не сразу прозвучал крик боли. Руаяль дал сопернику свою знаменитую «пощечину» — на лице Сент-Андре вспухла кровавая полоса. В следующее мгновение он, изрыгая проклятия, покатился на пол: острие клинка с силой вонзилось ему в плечо.

— Вот так — наотмашь, нравится тебе мой знаменитый удар? — спросил Боревер.

— Никуда от меня не денешься! Из-под земли тебя достану! — вопил Сент-Андре. — Ты достанешься палачу!

Флориза задрожала. Руаяль побледнел.

— Палачу! — прошептал он. — Да, палачу. Брабан говорил мне…

И продолжил громко:

— Пойдемте, мадам… Трактирщик, послушай! — Хитрец, всегда скрывавшийся и появлявшийся в нужную минуту, подбежал к молодому человеку. — Там, наверху — тело человека, который был храбрецом… моего единственного друга на этой земле! — Голос Боревера дрогнул. — Трактирщик, ты христианин? Да, очень хорошо. Значит, ты сможешь достойно похоронить беднягу Брабана, и ты дашь экю священнику, чтобы он прочитал над ним какую-никакую молитву. Я вернусь через два дня убедиться, что ты как следует выполнил мой приказ, и принесу тебе еще десяток отличных экю. Но береги свою дурацкую башку, если ослушаешься! Пойдемте, пойдемте, мадам…

Он вышел. Флориза закуталась в плащ, надела на голову капюшон и последовала за юношей. Сент- Андре лежал в обмороке. Хозяин кабачка, оставшись один, долго смотрел на валяющийся на полу кошелек с золотом. Потом решился. Схватив мешочек, он быстро спрятал его за пазуху.

— Скажу, что его унес бродяга! — проворчал он.

Карета, увозившая Флоризу, катила в ночи. Четыре бандита с обнаженными шпагами в руках, несмотря на раны, полученные ими при похищении прекрасной дамы, бодро держались в седлах и скакали вперед, сильно озадаченные новой для них ролью охранников. Руаяль, усевшись верхом на одну из запряженных в карету лошадей, исполнял обязанности форейтора: он прилагал все усилия к тому, чтобы карету не трясло на рытвинах, и ухитрялся объезжать любые препятствия так, словно стоял ясный день.

На рассвете карета приблизилась к воротам Парижа, подъехала к ним как раз в момент, когда они открылись, и, попав в город, направилась прямо к дому великого прево, расположенному в конце улицы Сент-Антуан напротив укрепленного замка, носившего то же имя. В семь утра карета въехала во двор.

Высокий, крепкий, широкоплечий мужчина с пронзительным взглядом, кустистыми бровями и бугристым лицом — парижский великий прево — двинулся к карете, встретил выскочившую из нее девушку и обнял ее с нежностью, никак не вязавшейся с его суровым обликом. Они долго простояли обнявшись, потом он спросил, ласково глядя на дочь:

— Почему ты вернулась так поздно? Я умирал от тревоги. А кто это с тобой? Где наши слуги? Что произошло?

Четыре разбойника благоразумно остались на улице, но Руаяль считал бегство ниже своего достоинства. Он спешился, подошел к прево, держа руку на эфесе шпаги, и слегка поклонился. Прево всмотрелся в молодого человека, и взгляд его, как никогда, напоминал взгляд хищной птицы.

— Монсеньор великий прево! — сказал Руаяль, отнюдь не стараясь выглядеть вежливым. — Я расскажу, что произошло. Мне заплатили за то, чтобы я похитил эту девушку и отвел ее к дворянину, имя которого назовет она сама, если захочет…

— О, боже мой! — прошептала, затрепетав, Флориза так тихо, что он едва ее услышал. — Зачем вы это сказали? Вы себя погубили, несчастный!

— Это сон?! — воскликнул прево. — Я сплю?! Прийти сюда и говорить со мной так? Со мной! Здесь! У