Вечером Мадер, зашифровывая радиограмму, предназначенную Каракурту, который находился в Афганистане, спросил у Черкеза:

— Что, если свести Атаджанова, Эшши-хана и Бабаниязова, руководителя подпольной организации «Вера ислама»? Пусть договорятся о координации совместных действий.

— Но Бабаниязов в Ташаузе...

— Его можно вызвать, хватит в подполье киснуть. Русским сейчас не до границы. Они разрешили проезд в Ашхабад иранским купцам, торгующим продуктами питания. Пристегнуть бы Бабаниязова к кому- нибудь из торгашей.

Под утро Черкез, оседлав лошадь, уехал с рацией в горы. Опасаясь быть запеленгованным советской военной контрразведкой на севере Ирана, он выходил в эфир с разных точек, но это скорее делалось, чтобы усыпить бдительность Мадера, немецкой агентуры, все еще рыскавшей по стране. Черкез не знал точно, куда и кому передавал радиограмму, но догадывался, что она предназначалась Нуры Куррееву, тому самому наглому туркмену, с которым повстречался на вилле Мадера.

После передачи этой радиодепеши Черкез сразу же отстучал в Ашхабад на другой частоте сообщение о тайных фашистских складах оружия и взрывчатки в горах Копетдага, о готовящемся десанте легионеров, о формируемых бандитских отрядах, нацеленных для удара по Небит-Дагу и поселкам на побережье Каспия. Предупредив о замысле Мадера организовать встречу Эшши-хана, Атаджанова и Бабаниязова, попросил совета... Черкез имел и другие каналы связи, но воспользоваться рацией при удобном случае ему посоветовал Иван Розенфельд, оставшийся в Берлине.

Мадер, получив ответ от Каракурта, вновь затеял разговор о встрече, теперь уже только Атаджанова с Бабаниязовым, не вспоминая об Эшши-хане. Черкез не стал допытываться, почему резидент изменил свое решение.

— Боюсь, не раскачаем мы Бабаниязова, — высказал свое опасение Черкез, — не поедет он в Иран — трусоват. Это не Эшши-хан...

— Эшши-хан от встречи отказался. — Мадер, расшифровывая радиограмму, досадливо поморщился.

— Напрасно.

— Еще не все потеряно, — сказал Мадер, полностью ознакомившись с ответом Каракурта. — Если Бабаниязов согласится на встречу где-нибудь в приграничном районе, сумеет ли Атаджанов сам перейти на ту сторону и вернуться?

— Если хорошо организовать переход, то да. Он уже не раз переходил.

— Ходжака пошлем. Проводником.

— Он мог примелькаться на границе. Да и зачем Атаджанову нянька?

— А если вы его поведете? — Мадер испытующе глянул на Черкеза.

— Думаете, это менее опасно, чем для Ходжака? На том участке Сумбара меня, пожалуй, тоже хорошо запомнили.

— Откуда вы знаете, что я хочу перебросить именно там?

— А где же еще? Там Хасарча близко. Русские до этого аула еще не добрались. Кульджан Ишан поможет...

На Сумбаре Мадер уже пережил потерю одного ценного агента, но произошло это, по мнению резидента, совершенно случайно. Еще до войны, когда чекисты и не подозревали об активной деятельности абвера в Туркмении. А сейчас немецкие войска дошли до самого Кавказа, и гитлеровцы ослеплены своими победами. Эту самонадеянность поддерживала в них и геббельсовская пропаганда, надрывавшаяся во всеуслышание: Советы ждет неминуемый крах!

Мадер промолчал, в душе согласившись с Черкезом. Перебрал в памяти всех, кого знал в Хасарче... Кульджан Ишан, глава Туркменского национального союза — свой человек, но дни его сочтены — неизлечимо болен. Однако в ауле остались преданные ему люди, готовые устроить заварушку, если туда сунутся русские. На сей счет у немцев с Ишаном есть уговор, они его и оружием снабдили. Только не стоит пока всех его нукеров вовлекать, пусть ждут своего часа... Резидент вспомнил и о косоглазом проводнике, и о мирабе по кличке Толстый. Мадер их пока ни в чем не подозревал. У Толстого в Хасарче отец, братья, тоже абверу служат. Только на Ишана власть Мадера не распространялась — тот подчинялся непосредственно Берлину. Но резидент в крайнем случае мог прибегнуть к помощи этого духовника, скорее похожего на басмаческого предводителя, чем на служителя аллаха.

— Может, мой эфенди трусит? — вкрадчиво засмеялся Мадер.

— Вы словно в воду смотрели, — серьезно ответил Черкез. — Меня в дрожь бросает, когда вспоминаю одну важную особу. Вы, мой эфенди, сами предупреждали, как необуздан и мстителен этот наркоман.

Мадер растерянно улыбнулся, хлопнул себя по лбу. Как мог он забыть о заказе Геринга, которому теперь трудно стало добывать наркотики в Европе. Морфий из млечного сока мака, белый как сахар, считал рейхсмаршал, во сто крат приятнее кокаина. А такого опия ему требовалось много, к нему пристрастились также офицеры и генералы его штаба, да и перепродать этот товар можно с выгодой: в войну наркотики большой капитал, а от денег Геринг не отказывался даже в состоянии эйфории.

По совету Геринга фирма «Восточная красавица» занялась заготовкой и закупкой лекарственных трав, а также опиума для медицинских целей. В войну такая деятельность выглядела патриотичной: с Восточного фронта шли эшелоны раненых, больных, обмороженных, а их надо лечить.

— Вы что-то ему отправили? — забеспокоился Мадер.

— Нечего, — развел руками Черкез, — когда закупать? С весны я с Ходжаком мотался по Туркменской степи... А вы ведь приказали закупать у персов.

— Вы займитесь делами фирмы, а Ходжак пусть проводит меня в Хасарчу. Дальше дорогу я знаю. — Мадер задумчиво потер лоб. — Через две недели, когда я подготовлю переход, дам знать. Отправьте ко мне Атаджанова не мешкая. Пусть не вздумает брать с собой целую свиту, хватит еще двоих. Не на свадьбу поедет!

В ту же ночь, после отъезда фашистского резидента, Черкез вышел на связь с Ашхабадом, передал о намечаемой переброске Атаджанова и двух его приспешников, сообщил их имена, приметы, вновь предупредил о готовящихся диверсиях на Трансиранской железной и шоссейной дорогах...