она такая.

Первым побуждением Сары было назваться чужим именем, но потом она передумала, да к тому же индеец мог с легкостью обнаружить ее неловкий обман.

— Да, так меня звали когда-то, — ответила она и гордо выпрямилась, держа пешню наперевес, как копье. — Что вам угодно, сударь?

— Меня зовут Уокер Джонстон. Я — нотариус из Бостона, угол улицы Эппл и Корона-стрит… — Бедняга попытался поклониться, но не смог — так он закоченел дорогой, но, несмотря на это, Сара не спешила приглашать его в дом. Во всяком случае, не раньше, чем она узнает, что ему нужно. Что касалось старого индейца, то он, выполнив свою задачу, казалось, вовсе потерял интерес к происходящему. Соскочив с лошади, он повел ее в конюшню, чтобы задать ей корм и дать отдых перед обратной дорогой.

— Может быть, мы пройдем внутрь? — спросил человечек, стуча зубами.

— Что у вас за дело ко мне, мистер Джонстон? — повторила Сара, как будто не слыша его вопроса.

Ей самой не было холодно, но руки у нее почему-то начали дрожать.

— У меня к вам письмо. От вашего мужа.

В первое мгновение Сара удивилась, не поняв, от кого письмо — может быть, от Франсуа, и только потом она сообразила, кого имеет в виду мистер Джонстон.

— Он в Бостоне? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Разумеется, нет, сударыня. Ваш муж — в Англии, однако в данном случае я выполняю именно его поручение. Его сиятельство граф Бальфор списался с нью-йоркской юридической фирмой и поручил ей поиски его беглой жены. Когда вас разыскали — не без труда, позволю себе заметить, — мне поручили передать вам письмо и получить ответ.

Он говорил таким тоном, как будто Сара должна была извиниться за то, что доставила столько хлопот некой «нью-йоркской юридической фирме».

Гнев, охвативший ее, помог ей справиться со своей неуверенностью, и она спросила гораздо более уверенным тоном:

— Что ему от меня нужно?

Она сомневалась, что старик индеец и этот плюгавый нотариус сумеют перекинуть ее через седло и ускакать с ней в Бостон; скорее уж этого человека наняли, чтобы он пристрелил ее. Это тоже было маловероятно, и все же в глубине души Сара чувствовала страх.

— Мне это неизвестно, так же как и вам, но я узнаю, поскольку мне поручено прочесть вам письмо его сиятельства. Может быть, мы все-таки пройдем в дом?

Сара поняла, что перед ней человек гораздо более твердый и решительный, чем ей показалось с первого взгляда. Не сказав ни слова, она жестом указала ему на тропинку и пошла следом. Об индейце она не беспокоилась — она знала, что он сумеет сам о себе позаботиться.

— Ну хорошо, — сказала она, когда нотариус, с трудом выпростав негнущиеся руки из рукавов толстого шерстяного пальто, выпил подряд две чашки горячего чая. — Где же письмо?

При этих ее словах нотариус напыжился, слов но растопырившая перья старая ворона, и, нацепив на нос крошечное пенсне, строго посмотрел на нее. Впрочем, в теплой комнате стекла тотчас запотели, и только протерев их полой сюртука, Джонстон достал наконец письмо.

— Позвольте, я прочту его сама, сэр, — властно сказала Сара, протягивая руку. Этот жест лучше всех верительных грамот свидетельствовал о ее благородном происхождении и высоком титуле, и нотариус заробел. Не сказав ни слова, он протянул ей плотный конверт, и Сара приняла его, усилием воли сдержав предательскую дрожь в руках.

Сломав сургучную печать с оттиском герба Бальфоров, Сара медленно развернула письмо. Почерк Эдварда она узнала сразу, а то, что он нисколько не стеснялся в выражениях, нисколько не удивило ее. Совершенно очевидно, что ее дерзкий побег привел Эдварда в ярость, и не было такого проклятья, какое он не обрушивал на ее голову. Впрочем, не чурался он и обычных ругательств, из которых «бесплодная шлюха» было, пожалуй, самым мягким.

Лишь в конце первой страницы его богатый запас бранных слов начал иссякать, и Эдвард наконец перешел к делу. Он написал Саре, что отказывается от нее, однако уже в начале второй страницы он напомнил ей, что она не получит от него ни пенни и что вряд ли ей удастся вернуть себе даже остатки материнского наследства и земли отца.

Это, впрочем, тоже не удивило Сару — Эдвард уже давно грозил, что напишет завещание таким образом, что она останется нищей — без титула и без денег. Кроме того, он собирался возбудить против нее судебное преследование по обвинению в краже драгоценностей — о том, что они когда-то принадлежали матери Сары, в письме не упоминалось — или даже в государственной измене, поскольку она обокрала пэра Англии. Но Сара знала, что это пустая угроза, поскольку Массачусетс более не принадлежал английской короне, и Эдвард ничего не мог сделать, кроме как поносить ее изустно и в письмах. Зато он мог обратиться в суд в Англии, а это значило, что она уже не сможет вернуться в родную страну.

Далее Эдвард просил ее не забыть, что, куда бы она ни поехала, в какой бы глуши ни укрылась, она не сможет выйти замуж, покуда жив ее законный супруг, если только ей не хочется, чтобы ее обвинили в двоемужестве. Если же у нее будут дети и они выживут, что казалось Эдварду крайне маловероятным, то все они будут считаться незаконнорожденными.

Это была не самая приятная перспектива, однако Сара уже давно обдумала этот вопрос, и теперь он вызывал у нее скорее досаду, чем настоящий страх. Она знала, что не сможет выйти замуж, пока Эдвард жив; то же было известно и Франсуа, но они оба, похоже, были вполне способны пережить это. Таким образом и эта угроза Эдварда была для нее пустым звуком.

Третья страница письма удивила Сару. Эдвард писал о Хэвершеме. Сначала он выражал ей свое удивление по поводу того, как это она не догадалась захватить с собой своего тайного обожателя, и называл своего брата бесхребетным червем, недоноском и презренным отродьем славного рода Бальфоров. Далее он довольно туманно ссылался на его «убитую горем идиотку-вдову» и четырех «сопливых сироток». Сара не сразу поняла, в чем дело, но, когда она прочла еще несколько строк, вопрос разъяснился. Как писал Эдвард, с полгода назад, когда двое сводных братьев отправились охотиться на уток, с Хэвершемом произошел «несчастный случай».

Для Сары этих сведений было больше чем достаточно, чтобы заподозрить неладное. Эдвард терпеть не мог Хэвершема, да и тот никуда бы с ним не пошел без достаточно важной причины.

Очевидно, побуждаемый завистью, ревностью или одному ему ведомыми чувствами, Эдвард заманил Хэвершема куда-то в уединенное место и застрелил.

Это было очень на него похоже, и Сара почувствовала, как от жалости у нее сжимается сердце.

Ей оставалось только утешаться мыслью, что Хэвершем не страдал перед смертью.

В одном из последних абзацев письма Эдвард грозил, что сделает своим наследником одного из своих незаконнорожденных сыновей, который и получит все его состояние, земли и графский титул.

Ей же он желал вечно гореть в адском огне.

В конце письма он подписался своим полным именем — сэр Эдвард Гаррик, граф Бальфорский, пэр Англии, — как будто Сара и без того не знала, с кем она имеет дело. Увы, она знала это слишком хорошо — знала, на какие гнусности и зверства он способен. Сара и раньше ненавидела его, но теперь, когда ей стало известно, как Эдвард обошелся со своим сводным братом, ее ненависть разгорелась с новой силой.

— Ваш наниматель — бесчестный убийца, — промолвила Сара, возвращая нотариусу письмо.

— Вы ошибаетесь, — высокомерно ответил законник. — Моим нанимателем является нью-йоркская юридическая контора «Брукс и Пембертон», и я действую по их поручению. Что касается вашего мужа, то с ним я никогда не встречался.

Он был явно не в духе, и Сара не осмелилась возразить. Сердито сверкая глазами сквозь стекла пенсне, нотариус спрятал письмо Эдварда и тотчас достал другое.

— Вы должны подписать вот это, — сказал он, протягивая ей плотный лист бумаги, и Сара неуверенно взяла его в руки, еще не представляя себе, что это может быть. Стоило ей, однако, взглянуть на первые строки, как она сразу все поняла. Это был официальный документ, из которого следовало, что Сара добровольно отказывается от каких бы то ни было притязаний имущественного и иного свойства к графу Бальфору или к его наследникам в случае, если последний скончается. Иными словами, Эдвард хотел, чтобы она сама отказалась от земель, титула, денег, которые у нее еще был шанс отсудить после его смерти даже