фрикадельками — эта маленькая девочка явно знала, чего она хочет в этой жизни. Взрослым же понадобилось гораздо больше времени, чтобы сделать выбор.

В конце концов они остановились на капеллини[4] с томатом, базиликом и тертым сыром, что, в общем-то, не особенно отличалось от блюда, выбранного Моник. Выбирая вино, Чарли заметил, что Франческа разговаривает с официантом по-итальянски.

Она улыбалась и выглядела вполне довольной.

— Какой красивый язык, — заметил Чарли, когда официант отошел. — Даже просто слушать его — и то приятно. Ты когда-то жила в Италии?

— Только в детстве, лет до девяти. Но я всегда разговаривала на итальянском со своим отцом, пока он не умер. Жаль, что Моник не знает итальянского. В будущем пригодилось бы.

Впрочем, подумала Франческа, пригодилось бы, если бы они жили в Европе. В Штатах это не имело никакого значения.

— Может быть, когда Моник вырастет, она захочет жить в Европе, — добавила Франческа, хотя в глубине души она надеялась, что этого не произойдет. — А ты? — спросила она неожиданно, и в ее глазах заблестело любопытство. Она уже многое знала о нем, но все сведения, которые Чарли сообщил ей накануне, касались только его неудачной женитьбы. — Ты вернешься в Лондон? Чем ты вообще собираешься заниматься?

— Не знаю, — искренне ответил Чарли. — Собственно говоря, я собирался провести рождественские каникулы в Вермонте, но по пути я случайно оказался здесь и встретил миссис Глэдис Палмер…

Ты ведь знаешь то лесное шале, которым она владеет? Когда я его увидел, я буквально влюбился в этот дом, Я снял его на год, так что даже если я и поеду в Европу, то обязательно буду возвращаться сюда на время отпуска. Впрочем, пока я не собираюсь уезжать. Мне очень нравится просто жить в этом доме, в лесу… Правда, немного непривычно жить, не думая о работе, никуда не спешить, не иметь никаких обязательств… Ведь это, наверное, в первый раз за всю мою взрослую жизнь, когда я позволил себе отдых, да еще такой продолжительный. Ну а в перспективе… В перспективе я надеюсь вернуться к своей работе архитектора, причем лучше всего — в Лондоне.

— Почему именно в Лондоне? — удивилась Фран ческа. После всего, что он ей рассказал, ей казалось, что Чарли должен обходить Лондон стороной. Неужели он до сих пор не расстался с надеждой вернуть свою жену? Или у него были какие-то другие причины?

В ее глазах был немой вопрос, и Чарли улыбнулся.

— Там моя жизнь, — твердо сказал он, но тут же уточнил:

— По крайней мере — была. У меня была там работа и был дом, но я переехал в Нью-Йорк, а дом теперь продан… Но все равно я люблю Лондон больше других городов, — упрямо закончил он.

Кроме того, он любил Кэрол. Ему казалось, что он будет любить ее всегда, даже когда она выйдет замуж за Саймона. Но Франческе он ничего не сказал. Сейчас ему не хотелось думать об этих грустных вещах.

— А я любила Париж, — отозвалась Франческа. — И сейчас люблю, но… Я не смогла оставаться там после…

Она замялась, и Чарли понимающе кивнул.

— Да, — сказала Франческа, благодарно улыбнувшись ему. — Для меня это было слишком сложно. В конце концов я, наверное, сошла бы с ума.

Это ужасно, все время ждать встречи с ним — случайной встречи на улице, в музее, в «Гранд-опера» — и ненавидеть его, когда действительно столкнешься с ним лицом к лицу. Каждый раз, когда я открывала газеты, включала телевизор и видела его, читала о нем, я начинала плакать, но не могла справиться с собой, не могла не смотреть, не читать. Это как болезнь, Чарли. Потому-то я и уехала. И теперь я просто не могу себе представить, что я когда-нибудь смогу жить там.

Она вздохнула и стала накручивать капеллини на вилку.

— Ты хочешь остаться в Шелбурне? — спросил Чарли. Ему нравилось разговаривать с Франческой, нравилось слушать и смотреть на нее, даже когда она молчала. Очевидно, для них обоих было огромным облегчением обсудить с кем-то свои проблемы, которые иначе могли бы разрушить их жизни. Пока горе оставалось внутри, оно казалось огромным и невыносимым, но стоило только назвать проблему вслух, облечь ее в слова, как она теряла почти половину своей прежней значимости.

— Не исключено, — Франческа слегка пожала плечами. — Моя мама считает, что я должна жить с девочкой в Нью-Йорке, чтобы Моник получила приличное, как она выражается, образование. Но нам и здесь нравится, а школа, в которую ходит Моник, весьма неплоха. Моник любит кататься на лыжах, и мне нравится наш маленький дом на окраине — там так тихо и спокойно… В общем, время все обдумать еще есть. Сначала я хочу закончить диссертацию, а там будет видно. Впрочем, много времени эта работа у меня не займет — здесь хорошо пишется…

«…И читается», — подумал Чарли, вспомнив о дневнике Сары, но вслух ничего не сказал.

— Да, здесь действительно очень хорошо, — согласился Чарли. — Я и сам подумывал о том, чтобы вернуться к моим занятиям живописью. Когда-то я очень неплохо рисовал, но потом архитектура вытеснила все остальное. Слава богу, здесь нечего разрабатывать и строить.

Он действительно когда-то писал маслом в манере, напоминающей работы Эндрю Уайета[5]. Особенно хорошо Чарли удавались пейзажи, и он уже решил сделать несколько набросков в окрестностях Шелбурн-Фоллс.

— Да у тебя, оказывается, множество скрытых талантов! — удивленно протянула Франческа, сверкнув своими зелеными глазами, и Чарли улыбнулся ей. Ему нравилось, когда она шутила и слегка поддразнивала его: казалось, в эти моменты она почти забывает о горьких обстоятельствах своей жизни.

К этому времени Моник расправилась со своими спагетти и вступила в беседу со всей своей напористой энергией. Ей нравилось слушать, как разговаривают мама и Чарли, но она молчала вовсе не потому, что ей нечего было сказать. Просто некоторое время роту нее был занят, но теперь…

И она принялась с воодушевлением рассказывать Чарли о своей жизни в Париже, об их большой квартире в старинном доме, которая ей так нравилась, о том, как каждый день она возвращалась из школы домой через Булонский лес, о прогулках и путешествиях, в которые она ездила с классом или с родителями, о вылазках в горы, которые они совершали почти каждую неделю, потому что ее отец «ну просто обожал» лыжи. Слушая ее, Франческа снова загрустила, и на лице ее появилось какое-то ностальгическое выражение, увидев которое, Чарли забеспокоился. Он вовсе не хотел, чтобы Франческа снова замкнулась в себе, отгородившись от него холодной стеной отчуждения. Нужно было срочно что-то делать, и Чарли с воодушевлением спросил:

— Как насчет того, чтобы покататься в воскресенье на лыжах? Можно снова съездить в Клэрмонт — ведь это совсем недалеко. Утром уедем, а вечером вернемся. Ну, как?

От Глэдис он знал, что именно так делают многие местные жители, и ему казалось, что это предложение не встретит возражения Франчески. Кроме того, у него была сильная союзница.

— Поехали, мамочка, ну пож-ж-жалуйста! — с энтузиазмом воскликнула Моник, немедленно загораясь этой идеей, и Франческе было очень трудно устоять.

— Но ты, наверное, занят, — сказала она. — Да и мне тоже надо кое-что сделать. Мне кажется, это не…

— Поехали, решено, — мягко и убедительно сказал Чарли. — Это будет полезно всем нам.

Предложение Чарли было не случайным. Он прекрасно понимал, что и ему, и Франческе очень не хватало простой, человеческой, ничем не омраченной радости, и он надеялся, что день, проведенный на природе, поможет им развеяться.

— Думаю, ты вполне можешь позволить себе отдохнуть денек от своих дел, — с нажимом сказал он. — А уж я и подавно.

Ему действительно совершенно нечего было делать — разве что читать дневник Сары.

— Договорились, да?

Чарли смотрел на нее с такой надеждой, а голос его звучал так убедительно, что Франческа сдалась сразу, хотя и знала, что, приняв приглашение, будет чувствовать себя обязанной. Этого она хотела избежать любой ценой, боясь, что потом Чарли попросит ее о чем-то, что она не сможет ему дать.

— Хорошо. Но только на один день, — согласилась она.

— Ура! — завопила Моник и захлопала в ладоши. Ее настроение повысилось сразу на несколько пунктов,