— Отыщите убийц, — умоляла она. — Я собственными руками вырву им сердце из груди!
Кассий Херея вздрогнул, услыхав это.
— Убей вдову Гая! — тихо велел он Юлию Лупу.
Молодой центурион прошептал в ответ:
— Я не могу убить женщину.
— Однажды ты сделал это по велению Гая, — рассердился Херея. — Сделай ещё раз ради нашей безопасности. Или хочешь, чтобы Цезония вырвала тебе сердце? Она может! Разве не знаешь? Цезония опоила императора зельем, вызвавшим безумие! Она толкала его на убийства невинных!
Луп неровными шагами двинулся к Цезонии. Не отводя глаз от тонкой женской шеи, на которой нервно билась голубая жилка, он вытащил из ножен короткий меч. Цезония поняла: напрасно она искала сострадания у преторианцев. Они убили Калигулу, и её ждёт та же участь.
— Я предупреждала Гая! — мучительно закусив губы, прошептала она.
Совет, данный ею утром, всплыл в памяти Цезонии: «Убей всех, чтобы не осталось никого, желающего отомстить!» Она вовремя замолчала: такое признание лишь ускорило бы её смерть. Цепляясь за отчаянную надежду выжить, Цезония пустилась на последнюю хитрость.
— Я всегда говорила Гаю: «Умерь жестокость! Правь империей мягко и справедливо!» — говорила она, просительно, убеждающе глядя на Лупа.
Центурион молча остановился рядом с женщиной, полулежащей на земле. Посмотрел на неё сверху вниз и занёс меч.
Цезония смирилась. Перестав умолять, он выпрямилась с былой гордостью. Стоя на коленях около тела Калигулы, она склонила голову и убрала с шеи спутанные волосы.
— Убей меня одним ударом, центурион! Я не хочу умирать мучительно, как Гай! — властным тоном велела Цезония, в последний раз проявив себя императрицей.
Юлий Луп, размахнувшись, нанёс удар. Зачарованным взглядом он следил, как голова Цезонии покатилась, разбрызгивая кровь. Точно так же катилась голова Марцеллы, убитой Лупом по приказу Гая Цезаря. Обезглавленное тело, в последний раз конвульсивно дёрнувшись, упало на труп императора.
Увидев, что случилось с матерью, громко заплакала маленькая Юлия Друзилла. Детский плач угнетающе подействовал на заговорщиков.
— Убей её! — крикнул Херея визгливо, как торговка, предлагающая на рынке зелень.
— Ребёнка?! — возмущённо спросил Луп. Тяжело дыша, центурион отирал лицо от крови Цезонии.
— Отродье Калигулы! — ответил Херея. — Чудовищное семя нужно истреблять прежде, чем оно вырастет!
Юлий Луп попятился, пряча меч за спину и качая головой.
— Гай Цезарь заслуживал смерти, но не дитя, которому ещё не исполнилось двух лет! — жалобно скривился он.
Херея потерял терпение:
— Мы не должны останавливаться на полпути! Нужно уничтожить всю семью императора! Нельзя оставлять в живых тех, кто позже захочет отомстить!
Он схватил плачущую девочку за ноги и с силой ударил её о стену. Пискнув в последний раз, маленькая Друзилла, любимица отца, замолчала. Херея проломил ей голову.
Застыв посреди двора, преторианцы тоскливо разглядывали три трупа — дело их рук. Солдаты молчали. Слова застревали в глотке и казались святотатством.
Со стороны амфитеатра, в котором публика все ещё ждала продолжения зрелищ, раздался вой.
— Должно быть, германцы затеяли резню! — вслух подумал Кассий Херея. — Идём в караульное помещение. Там решим, как поступать дальше.
Преторианцы растянувшейся цепью последовали за трибуном. Император мёртв. Что делать дальше? Никто не знал!
Германцы-телохранители тем временем оцепили амфитеатр. Пугая зрителей, они ругались на дикой смеси латыни и своего наречия и заглядывали под скамьи в поисках убийц. Одоакр притащил окровавленную голову Аспрената, убитого им, и бросил на тот самый алтарь, где накануне несчастный сенатор приносил жертву.
— Всех ждёт такая участь! — прорычал он.
В ужасе завизжали женщины. Разразились бранью безоружные мужчины. Германцы злорадствовали, намереваясь одним ударом и за щедрого императора отомстить, и римлян, которых с детства ненавидели, наказать.
Публику спас от резни счастливый случай. Сенатор Павел Аррунций, запыхавшись, вбежал в амфитеатр.
— Римляне! — крикнул он, поднимая правую руку. — От имени Сената сообщаю вам: император Гай Юлий Цезарь Германик скончался!
Германцы переглянулись, мигом растеряв боевой запал. Калигула умер. Некому вознаградить телохранителей за проявленную бдительность. А новый правитель, кто бы он ни был, может и наказать за убиение невинных. Вложив мечи в ножны, германцы покинули амфитеатр. Плебеи и патриции повскакивали с мест и, давя и толкая друг друга, бросились наружу.
Херея не соврал Гаю: Ирод Агриппа и впрямь вернулся в Рим. Он посетил подаренную Калигулой тетрархию. Заехал по дороге к дяде, Ироду Антипе, правителю Галилеи. Жена Антипы, Иродиада, приходилась Агриппе родной сестрой. Увидев брата, вернувшегося богатым на родину, которую покинул нищим, она жёлчно заявила мужу:
— Посмотри, чего добился в Риме этот голодранец! А ты, глупец, боишься проехать на две стадии дальше от Иерусалима! Собирайся, отправимся к императору просить милостей!
Старый Антипа покорно кивнул, слушая властную женщину. Иродиада прежде с лёгкостью вынудила его сослать первую жену; затем — отрубить голову проповеднику Иоанну, который в народе почитался пророком. Теперь Антипа соглашался переплыть ради Иродиады море и, кланяясь, вытирать седой бородой пол перед молодым императором…
Агриппа не стал ждать, пока сестра с мужем отплывёт в Рим и постарается отнять то, что сам Агриппа получил ценою нескольких лет лести. Он сел на первый же корабль, плывущий в Остию.
Иудей вступил в Палатинский дворец, удивляясь необычной суматохе. Прислушиваясь к обрывкам фраз, он понял ужасную новость: император убит.
У Агриппы защемило сердце: «Бедный, нерассудительный Гай! Он сам приблизил собственную смерть. Неужели он забыл: римляне склонны убивать своих тиранов!»
Ирод Агриппа шёл по дворцу, спрашивая случайных встречных:
— Где император?
Никто не отвечал Агриппе. Лица у патрициев и рабов напоминали восковые маски, которыми прикрывают покойников: изжелта серые, бледные и запуганные. Иудей брёл наугад, заглядывал в кубикулы, сворачивал направо и налево, выходил во внутренние дворики и снова возвращался в прохладные помещения. Он искал Гая, которому был обязан и обретённым богатством, и нежданным возвышением.
Агриппа нашёл Гая и Цезонию в одном из внутренних двориков. Два безжизненных тела составляли страшную для римлян фигуру — крест, орудие позорной казни. Калигула лежал на земле, обратив к небу обезображенное лицо. Тело Цезонии лежало поперёк него.
Узнав Гая по длинной лиловой мантии, Агриппа бросился к нему. По дороге он споткнулся о что-то мягкое. Перевёл взгляд на ноги и ужаснулся: тельце маленькой Друзиллы валялось на земле. Увидел он и голову Цезонии. Перед смертью она высокомерно улыбнулась. Улыбка, застывшая на мёртвых губах, испугала суеверного Агриппу. Он подобрал с земли окровавленный обрывок шёлковой ткани и прикрыл им голову Цезонии.
Вороны, зачуяв мертветчину, каркали над головой Агриппы. Кружились в воздухе, садились на ветви деревьев и на фонтан, косились круглым глазом на покойников. Выжидали.
Агриппа, замахав руками, прогнал птиц.
— Я не могу оставить Гая Цезаря здесь, — бормотал он, оглядываясь на ворон.
Преодолевая брезгливость, Агриппа вытащил из под Цезонии тело Гая. Вытер мёртвое лицо полой роскошного восточного халата. Взял Калигулу на руки, словно ребёнка. И, сгибаясь под тяжестью, понёс его
