Распахнулась дверь, ведещая в жилые помещения. Раздалась нежная музыка. Пятеро патрициев изумлённо повернули головы и увидели стайку голых мальчиков, играющих на флейте, и обнажённых девушек, трясущих систрами в такт музыке.
— Приветствуйте Гай Цезаря, Юпитера Латинского! — высоким, почти женским голосом, пропел Мнестер.
Два мальчика, старательно вихляя задом, как научил их актёр, отдёрнули в сторону занавес. Взгляду патрициев открылась наскоро сколоченные подмостки, покрытые красно-синими персидскими коврами. На подмостках, спиною к зрителям, застыла в изломанной позе высокая фигура в женской тунике и темно- красном покрывале.
Музыка, приятная на слух, напоминала прилив и отлив морской волны. К систрам и флейтам добавилось мелодичное звучание арф и лир. Женщина на сцене выгнулась и начала плясать.
В движениях танцовщицы было нечто дикое, грубое, варварское. Так, наверное, плясали германцы в день, когда три римских легиона под командованием Квинтиллия Вара угодили в их ловушку.
Танцовщица обернулась к патрициям нарумяненным лицом, и они с изумлением узнали Калигулу. Он был страшен. Тонкие губы, ярко накрашенные кармином, выделялись на белом лице кровавой полосой. В ушах покачивались серьги, сделанные в виде мечей. В глазах, глубоко запавших и кажущихся более тёмными, читалась угроза.
Калигула выкручивался и приплясывал вокруг Лепида, сверлил его пугающим взглядом. Затем прыгнул, перекрутился в воздухе и очутился около Клавдия, напугав толстяка до смерти. Затем наступила очередь Виниция, Криспа и Лонгина почувствовать страх.
Музыка оборвалась на высокой ноте. Систры звякнули в последний раз. В наступившей тишине Калигула подпрыгнул в последний раз и убежал, подражая движениям египетской танцовщицы. Пятеро патрициев долго не могли опомниться: сидели неподвижно, открыв рты и уставившись в пространство. В бессмысленном танце императора каждый увидел пугающий скрытый смысл.
Вопрос Кассия Хереи вывел патрициев из оцепенения.
— Цезарь спрашивает: пришлось ли вам по нраву представление? — сухо проговорил начальник преторианской гвардии.
— Да, разумеется! — поспешно заверили они. Каждый лихорадочно подыскивал в памяти подходящую похвалу: талантливо, замечательно, великолепно… Эпитет «впечатляюще» подошёл бы лучше всего. И лгать не нужно: танец Калигулы и впрямь был таковым.
— Можете покинуть дворец, — Херея махнул преторинцам, приказывая им освободить проход.
Лепид, Клавдий, Виниций, Крисп и Лонгин, облегчённо вздыхая, бросились прочь из атриума. Клавдий в сандалии на одну ногу (именно в таком виде его вытащили из опочивальни) поковылял в свои покои. Остальные толкались у выхода. Каждый старался поскорее убраться из страшного места. Носилок, доставивших их во дворец, уже не было. Патриции бежали домой по тёмным улицам полураздетые, разутые, взлохмаченные и с перекошенными лицами.
Наплясавшись, Гай проспал без перерыва пять часов. Счёл это добрым знаком: бессонные ночи измучили его.
Цезония сладко спала рядом. Калигула нежно поцеловал её, подумав при этом: хорошо бы сунуть ей, сонной, живую мышь в вырез туники. Цезония так боится мышей! Она, конечно, обидится. Но её легко умилостивить, подарив пару серёг или диадему.
Гай развеселился, предвкушая удовольствие от задуманной шутки, и покинул опочивальню в приподнятом настроении.
Накануне в Риме было объявлено: император, любимый и почтитаемый народом, ждёт от граждан новогодних подарков. Сенаторам и всадникам предписывалось нести во дворец золото. Зажиточным плебеям позволялось дарить серебрянные сестерции. Никудышним беднякам оказывалось снисхождение: они могли принести в дар медные ассы.
Гай наскоро позавтракал и вышел на Форум. Около входа в храм Кастора и Поллукса преторианцы рядами выстроили пустые бочки, числом около тридцати. Сгоняли со всего города прохожих: мужчин и женщин. Заставляли их бросать в бочки все деньги, которые были при них.
К полудню бочки наполнились. Калигула радовался и благодарил римлян за щедрость.
— Отделить золото и серебро от меди, — отдал он приказ преторианцам и патрициям, которые явились с поздравлениями.
Золотые монеты ссыпали грудой на пол в атриуме. Гай снял сандалии и прошёлся по ковру из монет. Болели ступни, но Калигула счастливо улыбался.
— Я — всемогущ! Я ем на золоте, хожу по золоту, валяюсь в золоте! — исступлённо шептал он, ложась на спину и раскинув в стороны руки. Монеты мелодично позвякивали, струясь между пальцами Калигулы.
«Ночью я вернусь сюда с Цезонией и займусь любовью на золоте!» — решил он.
Вдоволь навалявшись в деньгах, Гай велел оттащить бочки с медью на крышу храма, посвящённого божественному Юлию Цезарю. Октавиан Август выстроил этот храм на новом Форуме в честь приёмного отца.
Поразмыслив немного, он ткнул пальцем в тех патрициев, которых решил взять с собой:
— Ты, Лепид! Ты, Валерий Азиатик! И ты, Марк Лициний! Подниметесь со мной на крышу храма и поможете раздать милостыню.
Поднявшись по крутой лестнице, Калигула выбрался на крышу и поёжился. Холодный зимний ветер вихрем крутил слежавшуюся пыль и паутину. Облака проплывали почти над самой головой. Прохожие далеко внизу выглядели жалкими букашками.
Гай глянул вниз и отпрянул: закружилась голова. Стараясь не подходить к самому краю, он захватил в обе ладони побольше монет и бросил их вниз. Медные ассы падали, звонко ударяясь о булыжники. Прохожие задирали голову, стараясь рассмотреть: какое облако изливается дождём из монет. Ликторы, оставленные у входа в храм божественного Юлия, поясняли:
— Великий цезарь решил осчастливить римлян! Собирайте монеты и благодарите принцепса за щедрый дар.
Прохожие выискивали в грязи ассы, толкаясь, наступая друг другу на ноги и выдирая монеты из рук соседа. Каждый старался вернуть сумму, которую был вынужден утром бросить в бочку. Но с крыши Юлиева храма сыпалась только медь, ни одной золотой или серебрянной монеты.
Калигула успел опорожнить три бочки из пяти, наполненных медью. Марк Лепид зачарованно смотрел на сутулую спину императора.
«Если бы Гай упал вниз! — чуть не простонал Лепид. — Может, столкнуть его?»
Случайная мысль быстро окрепла и полностью овладела мозгом Лепида. «Столкнуть, столкнуть!» — повторял про себя он. — Так просто: протянуть руки — и Гай полетит вниз! Свернёт себе шею, сломает хребет и никогда не поднимется, чтобы отомстить мне! Вот удобный случай, которого я жду несколько месяцев. Медлить и дрожать нельзя!»
Лепид оглянулся. Преторианцев, обычной охраны императора, не было. Они остались внизу, охраняя вход и никого не пропуская в храм. На крыше, кроме Лепида и Калигулы, находились только Валерий Азиатик и Марк Лициний. Азиатик давно на стороне Лепида: с тех пор, как Гай привселюдно обесчестил его жену. Старый Лициний, как и вся знать, тоже недолюбливает императора. Сейчас или никогда!
Лепид несильно подтолкнул Азиатика, чтобы обратить на себя его внимание. Азиатик скосил глаза и вопросительно шевельнул веками.
Говорить нельзя. Опасные слова быстро достигнут слуха императора. Лепид взглядом указал Азиатику на спину Калигулу и сделал руками мимолётный жест, означающий: «Толкнуть!»
Азиатик понял. Осторожно кивнул подбородком, молча отвечая: «Да!»
Лепид засиял и выразительно зажестикулировал: «Подтолкни его».
Азиатик насмешливо пожал плечами: «Тебе надо, ты и толкай!»
Лепид правильно понял: Валерий Азиатик отказывается таскать для него жареные каштаны из огня. Он нахмурился, слегка расстроившись. И тут же решительно вскинул голову: он сам столкнёт Калигулу с крыши!
Медленно делая шаг за шагом, Марк Лепид приблизился к императору. Остановился за его спиной.
