этим очередную вспышку хохота.

Сообразив, какой позорный предмет ему выдали в качестве оружия, Клавдий брезгливо отбросил палку. Мнестер, быстро изловчившись, словил её на лету. Актёр издевательски мазнул губкой по лицу Клавдия.

— Правильно! Так ему и надо! — азартно кричал Калигула. И объяснил, обращаясь к гостям: — У моего дядюшки лицо так похоже на задницу, что трудно отличить!

Публика хохотала. Но некоторые, смеясь напоказ, внутренне поёживались. Понимали: любой из них может оказаться на месте Клавдия. Император капризен и непредсказуем.

Пламя светильников слепило Клавдия. Женские украшения, белоснежные тоги мужчин, коричневые панцири преторианцев мельтешили перед его глазами безумным хороводом. Спёртый воздух пропах вином, выпитым и пролитым. Клавдий задыхался.

Мнестер уколол его мечом в зад, понукая, словно заупрямившегося осла. Клавдий побежал, гонимый одним желанием: изчезнуть! Пробегая мимо зрителей, он напрасно искал проход. Там стоят ложа, на которых лежат, хохочут и потешаются матроны и патриции. Там — столы, уставленные золотой и серебрянной посудой. Там — преторианцы, вооружённые пиками и мечами. Клавдий метался по заколдованному кругу, из которого нет выхода. Мнестер бежал за ним, размахивая палкой из уборной и делая вид, что подтирает Клавдию зад.

«После такого позора остаётся одно: умереть!» — растерянно думал Клавдий. Ему отчаянно, до боли в мозгу хотелось жить.

Он вспомнил наставника, который в отроческие годы измучил его розгами и наставлениями. «Для римлянина превыше всего честь!» — поучал строгий учитель и со свистом опускал розгу на пальцы маленького Клавдия: «Не ковыряйся в носу!» Следующий удар приходился по спине: «Не горбись!» Десятилетний Клавдий, одурев от страха и глотая сопли, слушал очередную хрию: «Муций Сцевола положил правую руку на горящую жаровню. Катон Утический разорвал на животе свеженаложенные швы и начал вытаскивать себе внутренности. Порция наглоталась раскалённых углей. Марк Атилий Регул позволил положить себя в ящик, утыканный внутри гвоздями, и спустить с горы». Национальные герои прямо-таки соревновались: как умереть повычурнее, позаковыристее. Так, чтобы у потомков от ужаса волосы на голове зашевелились.

Римляне, рождённые для славной жизни, с детства готовились к смерти. В школах настойчиво преподавали: смерть должна быть достойной; не ждите, пока вас позорно убьют; пересильте страх и умрите сами. Дети учились азбуке, старательно переписывая предложения, повествующие о чужой, непременно ужасной и героической гибели. Эти короткие поучительные истории о деяниях и смерти героев назывались греческим словом «хрия». Каждая хрия заканчивалась моралью: достойная смерть — лучшее завершение достойной жизни.

А Клавдий не хотел умирать! Пусть смеются неразумные патриции, пусть издевается женоподобный гистрион Мнестер! Стоит ли из-за этого резать вены или поглощать вредные для пищеварения предметы? Клавдию было сорок восемь, но ему казалось, что он ещё не начал жить. Он незаметно проводил дни в тесном таблинуме, пописывая исторические труды, которые никто не хотел читать. Дважды женился, но никакая женщина не любила его. Можно ли умереть, не испытав хоть однажды той великой любви, которую взахлёб расписывают поэты? Или не совершив деяние, которое прославит его в веках? Он мечтал, что историки когда-то напишут: «Так жил великий Клавдий!» вместо «Так умер несчастный Клавдий».

— Я буду жить, — бормотал он себе под нос, убегая от дурашливого Мнестера. — Макрон и Тиберий Гемелл погибли, потому что Гай рассердился на них. Моя бедная мать — тоже. Я буду смешить Гая Цезаря, и он никогда не рассердится на меня!

Приняв решение, Клавдий заулыбался. Он решил подыграть Мнестеру. Подобрал деревянный меч, который актёр выронил, ловя палку Клавдия. Попытался подражать потешному бою, который устраивают карлики и уродцы в перерыве между настоящими гладиаторскими битвами. Кувыркался по полу, делая забавные телодвижения. Нарочно падал, надеясь ещё сильнее рассмешить публику и, особенно, императора.

Наконец Клавдий изнемог. Мнестер заметил мучительную одышку толстяка и, сжалившись, сделал ему подножку. Клавдий упал. Актёр уселся на него, коленями надавив на грудь. Занёс палку, обмотанную губкой, и вопросительно посмотрел на Калигулу.

— Потешили вы меня! — давясь смехом, воскликнул Гай.

Призывая гостей к молчанию, он привстал и высоко поднял правую руку, сложенную в кулак. Неспешно повернул её большим пальцем вниз. Этот жест обычно обозначал: поверженного гладиатора следует добить!

Мнестер кивнул. Поднял вверх палку и, под вой толпы, ткнул губкой в лицо Клавдию.

Заиграла труба. Бой окончился.

Мнестер побежал по кругу, подражая гладиатору-победителю. Калигула бросил ему мешочек с золотыми монетами. Подражая императору, патриции швыряли актёру деньги. Они со звоном падали на пол и закатывались под столы и ложа. Одна матрона вытащила из уха драгоценную серьгу и подала пробегающему мимо Мнестеру.

Калигула грузно повалился на ложе, рядом с Цезонией.

— Никогда так не смеялся! Даже вспотел от смеха! — неожиданно голос его изменился, а глаза погрустнели. — Может, хоть этой ночью буду спать спокойно…

Клавдий, тяжело отдуваясь, отполз в угол. Никто не обращал на него внимания. Присутствующие восторженно рукоплескали победителю и выдумщику-императору. Одинокий Клавдий, сгорбившись, выбрался из зала.

Клавдий вышел в сад. Присел на мраморную скамью и облегчённо вздохнул. Позорное сражение осталось позади. Из открытых окон дворца ещё доносились взрывы смеха. Клавдию привычно проглотил обиду: не первый и не последний раз над ним смеются!

— Приветствую, благородный Клавдий! — услышал он и вздрогнул, испугавшись: неужели кто-то притащился за ним в сад, чтобы продлить насмешку?

Подняв глаза, он узнал Домицию, сестру покойного Агенобарба. Матрона выглядела ужасно: растрёпанные волосы, опухшие веки, покрасневшие от слез глаза.

— Тебе плохо? — сочувственно спросил он.

Домиция, всхлипнув, кивнула. Клавдий подвинулся, освобождая женщине место. Домиция присела рядом с ним, обхватив руками предплечья и судорожно поглаживая их. Скосив глаза, она печально осмотрела нелепый наряд Клавдия: туника в саже и перьях, грязные обмотки на ногах. Клавдий смутился.

— Ты была только что в зале? Видела? — застенчиво спросил он.

Избегая прямого ответа, матрона опустила ресницы.

— Ужасная семья! — помолчав, заявила она. — Гай Цезарь издевается над тобой, Агриппина — надо мной.

Свет из окна падал на Домицию, выхватывая из темноты её некрасивое, стареющее лицо. Клавдий видел, как растянулись в гримасе её губы и плаксиво задрожал подбородок.

— Что сделала тебе Агриппина? — недоумевал он.

Домиция заплакала, уткнувшись лицом в рыхлое плечо Клавдия.

— Отняла у меня Пассиена Криспа! — шептала она сквозь рыдания. — Я видела, как они бесстыдно целовались. Как больно, больно!..

Клавдий погладил Домицию по волосам.

— Успокойся. Ты молода и найдёшь другого мужа.

— Я дважды выходила замуж. Никто не любил меня.

Он вздохнул. Слова Домиции относились и к нему.

— Меня тоже не любили жены. Недавно я развёлся с Элией Петиной. Она… — Клавдий осёкся. — Стыдно говорить: она била меня.

Домиция вытерла слезы краем покрывала. Заинтересованно взглянула на Клавдия. «Член императорской семьи, ещё не стар. Если породниться с ним — можно отыскать способ отомстить проклятой