— Вот как?! — угрожающе протянул он. — А прилично ли императору слушаться подданного? Или ты вообразил себя моим наставником? Но я уже вышел из отроческого возраста и в опеке не нуждаюсь! Не забывай своё место, Макрон! Иначе я позабуду о том, что ты для меня сделал!

Макрон испугался.

— Прости, цезарь! — смутившись, заявил он. — Я заботился о твоей особе…

— Заботься о себе! — высокомерно посоветовал Гай. — Во мне течёт кровь правителей. И никакой невежда сомнительного происхождения не смеет меня поучать!

Макрон поспешно отступил в тень. Прижался дрожащей спиной к мраморной стене ложи. Вымученно улыбнулся, стараясь скрыть обиду. «Гай! Неужели ты забыл, кто сделал тебя императором?!» — растерянно думал он.

Представление приближалось к концу. Царь Эдип выколол себе глаза. Когда подошло время этой сцены, Мнестер скромно удалился. Вместо него вывели разбойника, доставленного преторианцами из Маммертинской тюрьмы. Осуждённый на смерть за убийство, он был наряжён точно в такую же тунику, как и актёр. Солдаты растянули преступника на деревянных подмостках. И ослепили несчастного, поочерёдно воткнув ему в оба глаза раскалённый железный прут. Публика взвыла от ужаса, смешанного с восторгом. Шум толпы перекрыл дикие вопли ослеплённого. Такова древняя традиция римского театра: если в трагедии имеет место казнь или пытка, то актёр подменяется осуждённым преступником. Получается двойная выгода: и преступника казнят, и представление обретает особый реализм.

Преторианцы уволокли безвольное тело ослеплённого, против воли сыгравшего роль Эдипа. На сцене вновь появился Мнестер. Глаза актёра были перевязаны красным платком. Подражая слепому царю, он пошатывался и опирался на руку дочери Антигоны — переодетого мальчика, чьё нарумяненное лицо напомнило публике о спинтриях покойного Тиберия.

Прозвучали заключительные слова трагедии. Зрители шумели, выражая одобрение. Кто-то попытался свистнуть, но соседи живо закрыли ему рот. Калигула поднялся с кресла и, подойдя к мраморным перилам ложи, небрежно бросил под ноги Мнестеру кожаный мешочек с сестерциями. Расстроганный до слез актёр повалился на колени и приложил к губам подарок императора.

— Приведите его сюда! — распорядился Калигула.

Несколько минут спустя запыхавшийся и счастливый Мнестер стоял перед императором.

— Ты хорошо играл! — одобрительно заявил Гай Цезарь. — Скажи, ты тоже представляешь комедии?

— Да, цезарь! Все, что прикажешь! — восторженно ответил Мнестер. — Комедии, трагедии, сатиры, ателланы…

Калигула бегло оглядел его с ног до головы. Несколько капель пота стекало по лицу актёра, смешавшись с белилами. Мнестер был изнеженно красив. Такой тип красоты нравится женщинам, падким на легкомысленные удовольствия, и мужчинам, подобным покойному Тиберию. Вспомнив о Тиберии, Гай оживился.

— На вилле в Капри мне посчастливилось увидеть забавное зрелище, — прищурившись, прошептал он. — Спинтрии устроили его в саду для цезаря…

Слухи о забавах на острове Капри все ещё бередили воображение римлян. Мнестер понял и млеюще передёрнулся. Большие чёрные глаза актёра масляно заблестели.

— Скажи, каким было зрелище — и я устрою для тебя такое же! — порываясь поцеловать императорский перстень, пообещал он.

— Обязательно! — император неуловимо переглянулся с актёром. Склонные к пороку, они поняли друг друга с полуслова. — Юлия Друзилла и я будем единственными зрителями! — Гай с нежностью посмотрел на девушку, которая, прикусив нижнюю губу, прислушивалась к разговору.

Мнестер поклонился, приложив руку к груди. Дешёвые цветные стекла сверкнули в жестяном ободке, который изображал диадему царя Эдипа. Зато на среднем пальце актёра красовался перстень с настоящим сапфиром. Мужчины, жаждущие частных представлений Мнестера, дорого платили за них.

— Сегодня вечером я даю званый обед для римской знати, — тоном, не терпящим возражений, проговорил император. — Ты будешь развлекать гостей. Знаешь эту комедию?.. — Калигула задумался, запустив пальцы в рыжие волосы. — В некоем греческом городе мужчины объявили, что жены отныне должны быть общие. И старухи вскоре начали жаловаться, что ими пренебрегают. Тогда городские власти издали закон, по которому мужчины обязаны переспать со старухами, прежде чем получить право на обладание молодыми красавицами.

— Конечно! — обрадованно воскликнул Мнестер.

— Замечательно! — с деланным равнодушием кивнул Калигула. — Представишь её вечером перед гостями. А ночью, в моей опочивальне — то зрелище, о котором я сказал прежде.

Изображая согласие, Мнестер напыщенно склонил голову. В плавном движении набелённого подбородка снова проскользнула грация, свойственная женщинам.

Вечером император принимал гостей. Привередливую римскую знать обслуживали двести мальчиков-рабов почти одного роста и с одинаково уложенными кудрями. Блюда с жареными фламинго и павлинами торжественно проплывали между обеденными ложами. В узких амфорах пенилось дорогое вино.

Справа от императора возлежала Друзилла, с наигранным равнодушием встречающая любопытные взгляды. Место слева пустовало.

Невий Серторий Макрон задумчиво жевал мягкое павлинье мясо. Не обращая внимания на сотрапезников, он неучтиво отмалчивался в ответ на приветствия и вопросы. Неожиданно решившись, Макрон грузно поднялся сложа и подошёл к императору. За префектом семенил юный раб, неся сосуд с вином.

— Отведай вина, Гай Цезарь! Эта амфора хранилась в подвалах Тиберия почти двадцать лет, — Макрон поднёс Калигуле позолоченный кубок, в котором соблазнительно плескалось фалернское.

Гай снисходительно улыбнулся префекту. Вино действительно было отменным и оставляло во рту вкус терпкой сладости.

— Выпей ещё! — Макрон самолично наполнил вновь кубок императора.

Калигула с нескрываемым удовольствием осушил кубок. Макрон внимательно наблюдал за ним. Пытался уловить момент, когда император будет в меру пьян, чтобы выслушать префекта, понять и не рассердиться. С трезвым Калигулой Макрон уже не решался заговаривать о серьёзных делах. Опасался в очередной раз нарваться на обидную отповедь.

Заискивающе улыбаясь, Макрон размышлял: «С каким удовольствием я спихнул бы этого неразумного юнца с императорского кресла! И сам занял бы его место! Я — да! — сумею достойно править Римом. Но пока живы потомки Августа — кому нужен солдат из безвестного рода Серториев?! А потому лучше мне действовать, стоя в тени императора!»

Заметив пьяный блеск в глазах Калигулы и вялую усталость в его теле, Макрон решился.

— Великий цезарь! Позволь мне поговорить с тобой! — униженно прошептал он.

— Говори, — кивнул Гай.

Макрон предпочёл начать издалека, осторожно нащупывая почву:

— Рим счастлив, что власть над ним принадлежит твоему возвышенному роду. Ты соединил в себе достоинства и опыт предков! И добавил к ним силу цветущей молодости!

Калигула удовлетворённо кивнул головой. Лесть Макрона пришлась ему по вкусу.

— Именно так ты должен говорить со мной, а не поучать, как намедни! — заметил он.

Префект претория покорно склонил голову.

— Но великое счастье порою внушает великую зависть! — сокрушённо заявил он. И пристально всмотрелся в лицо императора: достаточно ли он трезв, чтобы правильно отреагировать?

Калигула недовольно поёрзал на обеденном ложе.

— Пусть завидуют! — наконец небрежно буркнул он.

— «Опасайтесь зависти недоброжелателей!» — поучают счастливых мудрецы! — заявил Макрон, предупреждающе подняв вверх указательный палец.

— Недоброжелателей?! — испуг мелькнул в зелёных глазах Калигулы.