Харикл затряс головой, испуганно косясь на лезвие, застывшее у его лица.
— Да! — Калигула наслаждался испугом грека. — Помнишь припадок, случившийся со мной на острове Капри? Ты отказался помочь мне!
— Я спешил к цезарю Тиберию, — оправдывался лекарь. — Если бы императором тогда был ты — я в первую очередь помог бы тебе.
Гай криво усмехнулся:
— Ты проиграл! Как на ипподроме: поставил не на ту колесницу, не на того возницу! Но на ипподроме проигравший теряет несколько монет. А ты, Харикл, проиграл жизнь!
Лекарь молчал, глотая слезы.
— Ты даже не можешь умереть с достоинством! Плачешь, как баба! — издевался Калигула. — Знаешь, какая страшная смерть ждёт тебя?
Гай шевельнул кистью руки. Отточенный кинжал вонзился в мертвенно-бледную щеку Харикла, оставляя кровавую полосу. Лекарь застонал.
— Я могу распять тебя на кресте! — шептал Калигула, лезвием рисуя на щеке грека крест, орудие обещанной казни. — Такое наказание предназначено для разбойников, рабов и черни, не имеющей римского гражданства…
— Я не раб! — теряя силы, прохрипел Харикл. — Тиберий в последнем завещании отпустил меня на волю!
— В каком завещании? — зловеще прижмурился Гай. — В том самом, где он назначил наследником Гемелла? В котором ты поставил свидетельскую подпись? И после насмехался надо мною, говоря, что мне никогда не бывать императором? Это завещание недействительно! Ты был рабом Тиберия! А теперь стал моим рабом! Я могу сделать с тобой, что угодно!
Харикл молчал. Его тёмные зрачки метались, задавая немой вопрос: «Что будем со мной? Какая смерть ждёт меня?» Гай вдоволь насладился его испугом, затягивая паузу, невыносимо тяжёлую для лекаря.
— Бросить его крокодилам! — звонко выкрикнул он.
Отвернувшись от лекаря, он склонился к Друзилле. Нашёптывал в изящное розовое ухо нежные слова, свойственные для влюблённых: о том, как она прекрасна именно сегодня; о том, как свеж и прозрачен октябрьский воздух; о том, как утончённо пахнут осенние цветы; о том, как занимательно крокодилы рвут на части живую человеческую плоть…
XVII
Темнело. Над Альбанской горой собирались дождевые тучи. Соблюдая установленный порядок, сменилась охрана в Палатинском дворце. Трибун Кассий Херея, придерживая рукой короткий меч, подошёл к императору.
— Цезарь! Назови пароль на сегодняшнюю ночь!
Калигула усмехнулся уголком рта. Тонкий голос широкоплечего солдата снова позабавил его.
— Женщина! — заявил он, невозмутимо разглядывая гладковыбритый подбородок трибуна.
— Как прикажешь, цезарь! — Херея гулко ударил себя кулаком в грудь, прикрытую кожаным панцирем, и отошёл.
— Пароль — «женщина»! — сообщил он преторианцам, стоящим на страже.
Солдаты насмешливо переглянулись. Пароль показался им странным, даже неуместным.
— Что за глупые улыбки?! — строго глядя на подчинённых, нахмурился Херея. — Император назвал пароль, который ему угоден! Наш долг — беспрекословно подчиняться!
Скрывая раздражение, трибун шёл по длинному переходу к другим постам. «Пароль и впрямь глуп!» — подумал он. Херея не подозревал, что странный пароль вызван его собственным физическим недостатком.
— Будет дождь… — Друзилла выглянула в окно.
Гай подошёл к сестре и прижался всем телом к её спине.
— Идём в купальню, — вдыхая запах распущенных волос сестры, предложил он.
— Зачем? Мне и здесь хорошо! — Друзилла выразительно прищурилась и лениво кивнула на разобранную постель.
— Идём!.. — Калигула настойчиво потянул её за руку. — Я хочу увидеть тебя купающейся. Как тогда, на бабкиной вилле…
В купальне мягко горели светильники. Над тёплой водой висело облако пара, неуловимо быстро меняющее очертания. И, словно на кампанской вилле, плавали по водной глади зажжённые свечи, установленные на деревянных блюдцах. Друзилла сбросила пеплум и с наслаждением нырнула в бассейн. Тонкий слой воды, подсвеченный огнями, призрачно дрожал и переливался на медовом теле.
Калигула прикусил губу: никогда никая женщина не сравнится с Юлией Друзиллой! И дело не в её красоте: в Риме много красавиц, способных посоперничать с императорской сестрой. Но ни одна из них не вызывает в Гае умиление, сладко сжимающее сердце.
Гай осторожно погрузился в воду. Тепло приятно обволакивало тело. Преодолевая сопротивление воды, он подошёл к Друзилле. Не плыл, потому что не умел плавать. Император никому не признавался в этом. Неумение плавать расценивалось римлянами, как недостаток, достойный осмеяния. Лишь Друзилле известно, что Гай не умеет плавать, не умеет метать копьё в цель, слаб в коленях, боится грома и смерти… С какой неповторимой нежностью она умеет сочувствовать ему!
Первые капли дождя забарабанили по кровле дворца. Порывы ветра стучали в слюдяное окно купальни. Любовники не слышали шума стихии. Плеск воды в бассейне заглушил его. Позабыв обо всем, Гай самозабвенно целовал податливое тело Друзиллы.
Утомившись, император потянулся к чаше вина, стоявшей на кромке бассейна.
— Какая невыносимая жара! — заметил он, отпивая несколько глотков и протягивая вино тяжело дышащей Друзилле.
Поднявшись по ступеням, он выбрался из бассейна. Облако пара обволакивало его. Прозрачные капли воды стекали с тела на мозаичный пол.
— Открой окно! — изнемогая от жары, крикнула Друзилла. Мелкий пот покрывал её раскрасневшееся лицо. — Пусть войдёт свежий воздух!
Калигула, обнажённый, подошёл к окну. Синие и серые треугольники слюды, вставленные в дубовую раму, не пропускали света. Гай рывком распахнул окно. И отшатнулся испуганно: яркая молния разорвала небо напополам. И сразу же ударил гром.
Калигула упал ничком на мозаичный пол.
— Юпитер сердится на меня! — испуганно шептал он, прикрывая ладонями рыжую голову.
Дрожали створки открытого окна. Порыв холодного ветра затушил огонь в ближайшем светильнике. Косые капли залетали в купальню. С каждым новым ударом грома вздрагивали костлявые лопатки Калигулы. Молнии ослепляли глаза.
— Чем я прогневил тебя?.. — жалобно спрашивал Гай Юпитера. В ответ раздавался удар грома — ещё сильнее предыдущего.
Молния была резкой и угловатой. Её рисунок напоминал формою вздутые жилы на руках мёртвого Тиберия. Осознав это, Калигула застонал в суеверном страхе. Ему показалось, что по чёрному небу тянутся дрожащие узловатые руки Тиберия. Тянутся к шее Гая! Как в тот незабвенный день, когда Калигула прикрыл подушкой лицо умирающего!
Подхватившись с пола, Гай бросился прочь из купальни. Подобно слепому, он натыкался по дороге на высокие бронзовые светильники и греческие вазы. Друзилла, поспешно выбираясь из бассейна, крикнула ему вслед:
— Гай! Обожди! Не бойся! Я надену тебе на голову лавровый венок, и молнии не коснутся тебя!
Древнее поверье говорило: молния никогда не попадает в лавровое дерево. И в человека, носящего венок из этих листьев, — тоже. Калигула не слушал сестру. Обезумев, он бежал по пустынной галерее. Голубовато-белые вспышки освещали его обнажённое тело.
Друзилла бросилась за ним. Выскочив на галерею, она вспомнила, что пеплум остался на влажном мозаичном полу купальни. Преторианцы, неподвижно стоящие в полумраке между колонн, со скрытым любопытством разглядывали девушку. Друзилла решительно сорвала с двери плотный занавес и укуталась им.
