Три дня я металась тигрицей в клетке. На четвертый явился Пургин в сопровождении седовласого господина печального образа, представившегося Дымовым, и провел со мной разъяснительную работу. Вернее, проводил работу седовласый господин, а Серафим Яковлевич вставлял по ходу ценные междометия. В частности, господин Дымов сказал:

– История с документами Воробьева – самодеятельность московских товарищей, если не хуже. Мы не имеем к ней ровно никакого отношения. Люди, держащие вас в плену, работали на центр. Мы не знаем никаких архивариусов, не знаем, правдивы ли эти документы и откуда они взялись, но кое-что выяснили. Программа, схожая с той, которую вам обрисовал Воробьев, действительно проводилась Комитетом государственной безопасности в течение ряда десятилетий. Отвечал за нее генерал-лейтенант Топляков, формально приписанный к Четвертому управлению. Он скончался в 88-м году, – как сообщила официальная медицина, от «прободения желудка». Там же в конце 80-х проект заглох – так считали. Никто не знал, что выполнение программы перехвачено другими людьми и переведено на более качественный уровень. Причем ваш архивариус отчасти ошибся: задействовали не только четвертое поколение. Многие из него еще подростки – какой с них прок? Иногда используется третье – по крайней мере, не достигшие сорока.

– Это я… – вырвалось у меня.

– Совершенно верно, – кивнул Дымов. – Но вас не тревожили. Повторю – задействуют не всех. Возможно, вы не подошли по определенным критериям. Скажем, эмоциональная возбудимость…

– Как осуществляется тренировка?

– Вот и подходим к главному, – Дымов сочувственно улыбнулся. – Вы не обращали внимания, сколько развелось всевозможных школ выживания, «экстремальных» секций, русских единоборств, сибирских единоборств?

– Есть даже школа боевого украинского гопака, – вставил Пургин. – Зрелище, конечно, восхитительное. Шаровары, усы а-ля Тарас Бульба, оседелец, кушак. Бьются дрынами. Красиво, но ничего нового. По сути ушу.

– Естественно, – поддержал Дымов, – плагиатом страдают. Но каждый спортсмен мечтает стать чемпионом. Плох солдат, не вожделеющий… и так далее. Вакантных мест мало, но есть выход – стать чемпионом в виде спорта собственного изобретения. Например, «чемпион по карате» звучит неплохо и сексуально престижно, но сколько здоровья надо угробить, пинаясь на ринге с такими же выскочками? Долго, тяжело, опасно. Но можно слегка поменять правила, выдумать название – и вперед. Куда уж проще: школа карате такая-то сделает вас настоящими бойцами! И сделает. Ежегодно появляется не меньше двадцати чемпионов мира по карате. А если к чемпионским амбициям добавить комплекс национальной исключительности, то древо боевых школ будет ветвиться особенно пышно. Зачем ходить в лейтенантах, если можно пролезть в генералы? Ездить на сборы, соблюдать режим, потеть, лечить переломы и растяжения – почему бы разом не заделаться сэнсэем?

– Только не школа Кадочникова, – вмешался Пургин.

– Согласен, – кивнул Дымов, – одна из методик подготовки спецназа существовала давно, «краснодарский монстр» вне конкуренции. Но другие проходимцы… Сперва – славяно-горицкая борьба, основатель не стал мелочиться с подведением идеологической базы – восстановил на Руси язычество. По следам – псковский «скобарь», тверская «буза», «лесной воин». И такая бешеная популярность, что изобретатели российских школ карате и ушу оказались далеко в аутсайдерах. Но надо наводить глянец. Правило бизнеса. Кроме теоретической базы важна историческая. Понятно, школе рукопашного боя иметь историю короче тысячи лет как-то неудобно. Основателями, недолго думая, объявили вещего Олега, Святослава, Пересвета, Мономаха, Йорика, кого угодно. Ну и, естественно, школа должна быть универсальной. То есть готовить ко всему – к учению, лечению, путешествиям. При школе боя появились школы выживания – методику для которых собирали где могли. Газеты и столбы запестрели своего рода дацзыбао: «Семинары школы выживания такой-то – ваш путь к познанию совершенства». И прочая лабуда. Выкладывай монету и поезжай – хочешь в степь, не хочешь – в тайгу. Можно в тундру. Или в горы. Кто платит, тот заказывает. А в офисе – прошу обратить ваше внимание, Дина Александровна, – где записывают желающих и оформляют путевки, сидит человечек. К трем спискам групп добавляет еще один – в направлении, тренерами не предусмотренном. Поскольку на дворе двадцать первый век, человечек не пером по бересте скрипит – на клавиатуре печатает. В шесть уходит. Не так уж сложно сделать лишний ключик и наведаться в «офис» – две комнатенки в ДК авиастроителей, – вызвать меню и поменять в четвертом списке одну фамилию «путешественника» на другую. А то и две. А конкурентов – убрать.

– Почему две? – спросила я.

– Для надежности, – опять вмешался Пургин, – вам доверяют, дорогая Дина Александровна, но не до такой же степени, чтобы в омут головой.

– Неужели так просто вмешаться в список? – озадаченно спросила я.

Дымов снисходительно улыбнулся:

– Просто, если знать, для чего он предназначен. Непосвященному нет смысла вмешиваться. Можно прийти и официально записаться в одну из групп, да и вообще, про этот список знают лишь лица в него входящие и «отцы-основатели».

– И вы.

– И мы, – согласился Дымов, – секции единоборств и школы выживания всегда патронировались нашими людьми. Оказалось, не зря. В чем наглядное упущение Ордена. Но если прежде организациям таежных туров не уделялось должного внимания, то нынче – напротив.

– Но меня вычислят… – прошептала я. Душа застонала и стала съеживаться.

– Как? – манерно удивился Дымов. – Группы постоянно тусуются. Они не знают друг друга ни по именам, ни в лицо. В конце концов, вас никто не тянет за уши. Вольному воля. Вместо вас поедет другой.

– В чем состоит задание? – пробормотала я. Нет, положительно – то, о чем так долго я мечтала, нечаянно сбылось и оказалось ужасным.

– Сбор информации. Структура, контингент, слабые места. А в ваши амурные дела мы не вмешиваемся. Но одно не должно мешать другому.

– Так вы согласны? – Пургин наклонился в мою сторону и пытливо посмотрел в глаза.

Я издала нечто вроде предсмертного стона:

– И что же из этого будет?..