Пургин прибыл на рандеву не один. Его сопровождали крепкие ребята – то ли верные «делу демократии» сотрудники энской конторы, то ли в разовом порядке завезенные из соседнего региона – меня не волновала их «прописка». Девочка созрела. Будь что будет, решила я, а повезет – там и помолишься. Суровые личности с физиономиями, говорившими, что у их обладателей присутствуют все положительные мужские качества, кроме интеллекта и чувства юмора, впихнули меня в невзрачный микроавтобус и долго возили по городу, избавляясь от возможного хвоста. В конечном итоге привезли куда- то в район бывших обкомовских дач, где не было никого и ничего, кроме густого запаха хвои, неухоженных аллеек и молчаливых особняков да одинокого дворника – медитирующего мужичонки лет тридцати пяти, наглядно изображающего, как не надо работать метлой.

Пургин встретил гостью на пороге однообразно роскошного особняка, по-отечески приобнял (папочка…) и, шлепая штиблетами, сопроводил в отделанную мореным дубом гостиную. Домик явно недавно расконсервировали. Основная часть мебели оставалась в чехлах, оголили большой диван, два кресла да журнальный столик, накрытый в полном соответствии с особенностями национального гостеприимства. То есть много всего, а есть нечего.

– Без выпивки, конечно, никуда, – пробормотала я.

– А что за негр без банана? – расплылся Пургин. – Присаживайтесь, Любочка. Разговор будет долгим и насыщенным. Если, конечно, вам есть что сказать.

Я присела. Диван прогнулся, приняв мою форму (или я приняла форму дивана), и сразу навалилось расслабление. Расклеились мозги, ослабли мышцы. Нет, не дураки его сюда поставили. Вовремя подсунутый диван, снабженный соответствующей набивкой, – это мощнейшее психологическое оружие.

– Вы отлично выглядите, Любочка.

Надо отдать ему должное – Пургин не страдал замашками заносчивого эфенди. Боевое партизанское (читай, пуританское) прошлое не отразилось на нем с отрицательной стороны. Серафим Яковлевич просто искренне не понимал, что такого благостного в роскоши, и почему все без исключения, кроме него, ее хотят. Он скромно сидел на краю кресла, одетый в простой тряпочный пиджак, и курил никому не нужные в наши дни папироски «Север», добываемые им через родственников в Северной Эвенкии, имевших выход на еще не иссякшие склады госрезервов.

– Спасибо, – кивнула я. – Я в таком возрасте, Серафим Яковлевич, что если не буду каждый день отлично выглядеть, через год стану никому не нужна. Даже «Бастиону» – в качестве безымянной жертвы.

– Я не понимаю, о чем вы, – Пургин пожал плечами. – Ваши шпильки больно ранят, и, увы, они не по адресу. «Бастион», если вы еще не поняли, понятие многомерное и весьма многоэтажное, чтобы применять к нему обобщающие выводы. Давайте пойдем от простого, – Серафим Яковлевич пересел в кресло поближе к столику. – Что вы предпочитаете: портвейн, коньяк, «Либфраумильх», джин с тоником?

– Предпоследнее, – подумав, выбрала я, – в отчаянно малом количестве.

– Ну уж нет, извините. Гулять так гулять, – Пургин вынул уже отштопоренную пробку и налил доверху в длинноногий фужер. В свой капнул – как из пипетки – «Арагви». – Буду с вами откровенен, Люба. Очень хочется вас напоить – чтобы вы забыли о своих страхах, доверились мне и рассказали, как на исповеди, свою печальную историю.

– Всю?

– Всю. Без утайки.

– С сопливого детства?

– С того дня, когда «Бастион» впервые поимел на вас виды.

Я рассказала все (обстановка в приглушенных тонах располагала). С того судьбоносно-злополучного дня, когда в моей квартире на Путевой раздался телефонный звонок, чуть не заставивший меня выронить отказавший утюг, и гэбэшник от бога некто Сизиков (по имени Борька, по кличке Гулька) поинтересовался, как мои дела. А закончила вчерашним визитом к старику-архивариусу, смертоописанием действующих лиц и похищением ящиков с архивами. Нет, не оттого я ему рассказала, что не производил Серафим Яковлевич впечатления пустобреха и неумейки. И не оттого, что боялась мер воздействия. Проще. Я облегчала душу. По мере повествования за окном темнело. Зажглись настенные канделябры (один в форме диадемы, другой кокошника). Со стороны Оби хохотали вечерние водоплавающие, где-то на соседних дачах играла музыка. Падал уровень коньяка в бутылке. Пока я сидела, голова работала, и состояние казалось терпимым. Но в том и подковырка слабого алкоголя – его можно поглощать ведрами, пока не встанешь. А встанешь – рисуй на себе крест. Земля не удержит.

– Да вы сущая «краснокнижница», Дина Александровна. Можно я вас буду называть настоящим именем? – задумчиво вымолвил Пургин, созерцая на свет «кокошника» золотистые переливы в фужере. – Таких, как вы, надлежит лелеять и всячески оберегать, труженица вы наша.

– Таких, как я, надлежит отпускать на пенсию по первому их требованию, а не отправлять в расход по малой нужде, – дерзко ответила я.

– По большой нужде, – помолчав минутку, обрадовал меня Серафим Яковлевич. – По малой нужде агентов вашего пошиба в расход не отправляют… А сама тема, между прочим, интересная, – Пургин задумчиво потрогал перебитую карателями переносицу. – Разумеется, нам известно и про Орден, как вы его величаете, и про спевку Японии с Китаем… Но, по совести сказать, не знаю, – Пургин пожал плечами. – Лично мне из союза двух последних большой беды не видится. Может, я мало вникал в масштабы происходящего? Все может быть. По японцам диссертаций не защищал. Китаизация – другое дело. Она идет стремительными темпами, и уже через пару лет текущая экспансия даст такие удивительные всходы, от которых мы все дружно прослезимся. И я считаю это направление приоритетным. Но настаивать не буду. Япония тоже не подарок к Рождеству. К тому же, если экспансия началась, как вы говорите, несколько месяцев назад, мы могли проворонить основные моменты. У китайского отдела своей возни хватает. Возможно, Японию курируют… К сожалению, наша организация не клановая структура, где каждый знает про всех, а все про каждого. Есть «московская» группировка, есть «северная», «сибирская», «дальневосточная» – со своими тайнами, со своей методикой работы. В том и суть неразберихи. Чем и пользуется враг, проникая в наши ряды и сводя на нет бледненькие завоевания. Вот я, к примеру, совершенно не представляю, чем занимается «северная» группировка, кто ею руководит и чего от нее больше – вреда или пользы. То же самое и они про меня. Наверное, шибко умный человек сооружал столь растяжимую структуру, раз без поллитровки в ней не разобраться.

– С поллитровкой в ней тоже не разобраться, – улыбнулась я. – «Бастион» создавал Орден. По образу и подобию кружка декабристов. И если отдельные структуры «Бастиона» берут на себя смелость выступать против создателя – то это не естественный ход событий, а досадное упущение «орденоносцев», оставивших дитя без глаза. Вся наша возня давно кем-то предрешена и запротоколирована… Кстати, что вам известно про базу?

Мой рассказ не оставил Пургина безучастным. Он заметно посмурнел.

– Не буду щеголять энциклопедизмом, Дина Александровна, но кое-что известно. По стране разбросано с десяток секретных объектов – мы знаем о некоторых, но увы – не все входит в нашу компетенцию. База есть, а что там происходит – мы не знаем. Три-четыре года назад из ряда крупных городов начал пропадать бродячий элемент. В массовом порядке. «Санитары» мероприятия остались неизвестными. Да и кто мог провести расследование? У власти стоял НПФ, а курировали его действия люди свыше, так что концы в воду… Бичи сгружались в эшелоны и увозились в неизвестном направлении. Бытует мнение, что они-то и участвовали в возведении так называемых баз Ордена. В качестве грубой копающей силы. Технику завозили вертолетами, громоздкую – в разобранном виде; оборудование, инженерный персонал, обслугу – тем же способом. Режим секретности, созданный в крае, позволял многое. Местность оцеплена, посторонние разворачиваются, воздушных линий над тайгой нет и не предвидится. А то, что американцы через спутник подглядывают, – да и бог с ними. Что хотим, то и делаем. Наша земля. По окончании работ бичи уничтожаются – вариантов тому несколько: кремация в оборудованном помещении, братская могила в