аппендицита — его потеряли лишь потому, что врачам не хватало ни инструментов, ни лекарств.

Рэйко и Хироко с трудом пережили эту потерю, и на следующее утро, перед уходом на работу, желудок у Хироко разболелся так, что она была вынуждена остаться дома. Страшнее всего ей было представить себе еще одного умирающего ребенка, увидеть еще одну операцию.

Все утро она помогала Тами устраивать второй кукольный домик. Этому занятию они предавались уже давно, но без материалов и инструментов, оно затягивалось надолго. В отличие от прежнего домика, оставшегося на складе, этот был неуклюжим и бедным, и Тами грустила, сравнивая их.

Такео согласился присмотреть днем за Тами, и, повинуясь чувству долга, Хироко отправилась в лазарет помочь Рэйко. Тетя была рада увидеть ее.

— А я уж боялась, что ты больше не придешь, — улыбнулась она. Вчера для Хироко выдался тяжелый день.

— Я никак не могла заставить себя. — Хироко выглядела совсем больной. Большинство продуктов в лагере были испорченными, людей часто тошнило, нередкими были и пищевые отравления, а у пожилых разыгрывалась язва.

— Тогда начни с малого. Почему бы тебе не заняться бинтами? — предложила Рэйко нудную, но нетрудную работу, и Хироко была благодарна за то, что ей не поручили что-либо более сложное.

К концу дня, не снимая косынок и передников, они вернулись к себе в конюшню. Они не носили халаты — в лагере таковых не нашлось, но по косынкам в них узнавали медицинский персонал. Когда обе женщины добрались до конюшни, выяснилось, что Такео стало еще хуже, чем утром.

— В чем дело? Что с тобой? — поспешно спросила Рэйко, опасаясь за сердце мужа. Он был слишком молод для сердечных болезней, но с апреля им довелось пережить немало испытаний.

— Мы уезжаем, — с тихим отчаянием ответил он. Наступил конец сентября, в лагере они пробыли почти пять месяцев.

— Когда?

— Через день или завтра.

— Откуда ты узнал? — потребовала ответа Рэйко. В лагере ходило столько слухов, что было сложно распознать среди них истину. Проведя в лагере почти пять месяцев, Рэйко боялась уезжать: несмотря на все неудобства, здесь по крайней мере все было привычно.

Такео молча протянул ей листок бумаги. На нем было написано имя Рэйко и имена троих детей.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она. — Тебя же здесь нет. — Она испуганно вскинула глаза, и Такео кивнул ей, протягивая второй листок. На нем значилось имя Такео, но был указан другой день и время отправления. Ему предстояло покинуть лагерь через день. — Что это значит? — спросила Рэйко. — Ты что- нибудь понимаешь?

Такео вздохнул.

— Человек, который передал мне эти бумажки, сказал, что, должно быть, нас отправят в разные места — иначе все мы были бы в одном списке.

Взглянув на него, Рэйко молча расплакалась и обняла мужа. Поблизости слышался плач и возгласы людей, которых тоже разлучали с родственниками. Замужних и женатых детей отправляли из лагеря отдельно от родителей и братьев с сестрами, дядей и тетей. Администрацию лагеря не заботило, кто куда попадет. Вдруг Рэйко поняла, что насчет Хироко еще ничего не известно.

— Для нее мне ничего не дали, — объяснил Такео.

Хироко провела всю ночь в тревоге, уверенная, что родственники уедут без нее, а она останется совершенно одна в чужом лагере — без родственников, друзей и мужа. При одной мысли об этом на следующее утро ее стошнило. Но вскоре после этого, когда она уже собралась в лазарет, за ней пришли. Ее отправляли позднее остальных, очевидно, в другое место, через день после Такео. У нее не было даже времени на размышления. Рэйко с детьми уезжала утром, без мужа и Хироко.

Днем Такео отправился к зданию администрации вместе со множеством других людей, но его объяснения ничего не дали. Он по-прежнему считался японцем, относился к категории риска, в отличие от жены и детей. Они считались «неиностранцами» — так по-новому обозначали граждан. А Такео и Хироко были врагами. Вдобавок то, что он был профессором политологии, настораживало, и Такео предстояло пройти допрос вместе с рядом людей, у которых возникли подобные проблемы. Ему объяснили, что его переведут в лагерь более строгого режима, где будут содержаться переселенцы из группы высокого риска, а жену отправят в место, где возможны большие послабления. Когда Такео спросил, сможет ли он когда- нибудь воссоединиться с семьей, ему ответили, что это зависит от многих причин. Что касается Хироко, она считалась настоящей иностранкой, поскольку ее родители проживали в Японии, а брат служил в авиации. Такео без признаков сочувствия объяснили, что она подпадает под категорию самого высокого риска. Кроме того, в ФБР уже поступило донесение о ее романе с белым, тесно связанным с политикой.

— При чем тут политика? — попытался спорить Такео. — Он был всего лишь моим ассистентом в Стэнфорде.

— Все это мы выясним на допросе, сэр, — коротко ответили ему. — И разберемся с вашей родственницей. Нам хватит времени.

Вечером, рассказывая об этом Рэйко, Такео не сомневался, что его отправят в тюрьму — возможно, вместе с Хироко. За свои связи с Японией она могла дорого поплатиться, несмотря на то что ей исполнилось только девятнадцать и она была влюблена в американца. Логика подсказывала, этих преступлений слишком мало для казни, но никто не был убежден, что их не расстреляют как шпионов, даже Хироко. Слушая Такео и остальных вечером, она уже не сомневалась, что ее увезут в тюрьму как шпионку и, может быть, казнят, и как бы ни была перепугана, она заставила себя смириться с такой участью.

На следующий день, когда Хироко и Такео попрощались с Рэйко и детьми, они были уверены, что больше им никогда не доведется встретиться. Несмотря на то что все детство и юность Хироко слушала рассказы о самураях и их достоинстве, она не могла сдержать горечь, прощаясь с Тами.

— Ты должна поехать с нами, — уверяла ее девочка, снова прикрепляя к пуговице пальто бирку. — Мы не оставим тебя здесь, Хироко.

— Я отправлюсь в другое место, Тами-сан, и может, позднее мы встретимся.

Но несмотря на спокойные уверения, Хироко была смертельно бледна и, обнимая тетю, думала о самой себе, уверенная, что больше никогда не увидится с родственниками. Ей сказали, что Рэйко с детьми отправят в лагерь, где режим менее строг, чем в лагере, куда поместят Такео и Хироко, возможно, там детям будет лучше. Все друзья собрались проводить Рэйко. Уже почти стемнело, лица скрывали сумерки.

Долгое время Так и Рэйко стояли обнявшись, а дети смотрели на них. Такео поцеловал каждого из детей, уверенный, что видит их в последний раз, и попросил их заботиться о матери. Хуже всего было прощание с сыном — кратким и безумно горьким. Вокруг них разыгрывались подобные сцены. Для Кена прощание стало уже вторым за этот день — утром Пегги и ее родителей отправили в Манзанар.

Наконец, ослепленная болью и горечью, Рэйко села с детьми в автобус. Испуганные лица скрылись за темными стеклами, и автобус покатил на север, а Такео и Хироко еще долго смотрели ему вслед. Следующий день вышел еще тяжелее.

Хироко проводила Така. Он был бледным и изнуренным, в свои пятьдесят один год казался древним стариком, хотя всего несколько месяцев назад выглядел молодым и полным сил. На его плечи легло невыносимое бремя, Подобно Рэйко, Хироко думала, что видит дядю в последний раз, и крепилась изо всех сил.

— Береги себя, — мягко попросил он, чувствуя пустоту внутри после расставания с детьми и женой, но все-таки тревожась за Хироко. Впереди ее ждала вся жизнь, будущее — если ее не убьют, что было вполне возможно. Но Такео надеялся, что Питер в конце концов вернется. Эти двое заслуживали счастья. — Да благословит тебя Бог, — добавил он и пошел к автобусу не оглядываясь. Хироко долго смотрела, как автобус скрывается в облаках пыли, а затем вернулась в опустевшую конюшню — ждать утра.

Вечером она побывала на поле, куда они так часто приходили вдвоем с Питером. Она тихо сидела в траве и размышляла, что будет, если она не вернется, если просидит здесь до самой смерти или пока ее не найдут. Что, если утром она не выйдет к автобусу? Впрочем, они знают ее имя и номер, и знают о ее отношениях с Питером. По-видимому, ФБР завело на него дело — и все из-за нее, Хироко, и работы в Стэнфорде. И потом, она рассказала о том, что ее брат служит в авиации Японии. Если она не явится к