Тогда-то я и узнал про жену Бека и про то, что она умерла в этот день в мае девять лет назад. Прямо перед тем, как меня укусили. Я тогда не уловил никакой связи между этими двумя событиями, а если и уловил, то выбросил из головы как что-то незначительное, не имеющее особой важности.

Теперь я эту связь видел.

Когда мы сворачивали к дому, снова зазвонил телефон. Кениг не стал даже ставить свой пикап на «ручник», просто придавил педаль тормоза. Он взглянул на часы, потом, пока мы выгружались из машины, посмотрел в зеркало заднего вида.

— Вы не зайдете? — спросила его Грейс, заглядывая в кабину.

Мне и в голову не пришло, что он может ждать приглашения.

— Нет, — ответил Кениг. — Уверен, то, что сейчас там происходит… словом, я предпочитаю преступную неосведомленность. Я вас сегодня не видел. Ты еще собиралась сегодня поговорить с родителями.

Грейс кивнула.

— Да. Спасибо вам. За все.

— И от меня, — добавил я.

Этого было совершенно недостаточно. Телефон продолжал надрываться. Звонил Коул. Мне нужно было поговорить с Кенигом по-нормальному, но… Бек. В доме был Бек.

— Позвоните мне потом, когда примете решение, — сказал Кениг. — И, Сэм, возьми трубку.

Грейс захлопнула дверцу и два раза шлепнула по боку пикапа, давая Кенигу знак отъезжать.

— Я дома, — произнес я в трубку.

— Как-то ты не быстро, — отозвался Коул. — Вы пешком шли, что ли?

— Что? — переспросил я. Лучи солнца били в глаза сквозь кроны сосен; я сощурился и отвернулся в другую сторону. Я решил, что недопонял Коула. — Я сейчас перед домом.

Коул ответил не сразу.

— Вот и славненько. Давай дуй скорее наверх. И запомни: если тебя укусят, это была твоя идея.

— Мне спрашивать или лучше не стоит?

— Наверное, я был не прав, когда взял дозировку в расчете на собаку. Не стоит верить всему, что пишут в Интернете. Видимо, волкам нужно больше, чем истеричным немецким овчаркам.

— Господи, — вздохнул я. — Значит, Бек на свободе? Бегает неизвестно где в доме?

В голосе Коула внезапно зазвучали резковатые нотки.

— Я хотел бы напомнить, что и так уже совершил невозможное. Выловил его в лесу. Теперь ты, так и быть, можешь вытащить его из своей комнаты.

Мы поспешили к двери. Солнце, бьющее в окна, превращало их в зеркала. Когда-то давным-давно это было время ужина. Меня ждали разогретая в микроволновке еда, невыполненное домашнее задание по алгебре, гремящий из динамиков рок и Ульрик, изображающий из себя барабанщика. Бек встречал меня словами: «Кто-то говорил, что у европейцев отличный вкус. Этот кто-то крупно ошибался». В доме тогда яблоку негде было упасть. Я приходил и скрывался от этого кавардака у себя в комнате.

Теперь мне всего этого не хватало.

Бек. Там Бек.

— Ты что, даже в дом еще не зашел? — прошипел Коул. — Елки-палки, где ты там застрял?

Входная дверь оказалась заперта.

— На, поговори с Грейс, — сказал я.

— Мамочка не скажет мне ничего такого, чего не сказал бы папочка, — фыркнул Коул, но я все равно сунул ей трубку.

— Поговори с ним пока. Мне нужно найти ключи.

Я порылся в кармане и отпер входную дверь.

— Привет, — сказала Грейс — Мы уже заходим.

Она нажала кнопку отбоя.

Я распахнул дверь и поморгал, привыкая к полумраку. Первое, что бросилось мне в глаза, были красные полосы света, которыми бьющее в окно солнце расчерчивало комнату. Ни Коула, ни волка видно не было. Значит, несмотря на саркастический ответ Коула, они оба были внизу.

Зазвонил телефон.

— Ух ты! — воскликнула Грейс, передавая мне трубку.

Я поднес ее к уху.

— В подвал, — сказал Коул. — Ориентируйся на запах жареного мяса.

Дверь в подвал была открыта; оттуда пыхало жаром. Даже с лестницы я чуял волчий запах: натянутых нервов, влажной лесной земли, свежей весенней зелени. Я двинулся по ступеням в тускло освещенное чрево подвала, чувствуя, как от волнения начинает сосать под ложечкой. У подножия лестницы, скрестив на груди руки, стоял Коул. За то время, пока я спускался, он успел похрустеть всеми по очереди пальцами на правой руке и приняться за левую. За спиной у него я заметил радиаторы, источник удушливого жара.

— Ну наконец-то, — приветствовал меня Коул. Еще пятнадцать минут назад он был куда спокойнее. — Что так долго-то? Вы, может, в Канаду катались? Или вам пришлось перед отъездом сконструировать вечный двигатель внутреннего сгорания?

— Там только в одну сторону часа два дороги.

Я взглянул на волка. Он лежал в неестественно изогнутой позе, которую по доброй воле ни за что не приняло бы ни одно животное в полном сознании. Задняя половина на боку, передняя — на брюхе. Голова моталась из стороны в сторону, глаза были полузакрыты, уши повисли тряпочками. Волчье сердце колотилось, как у мотылька, летящего в огонь.

— Могли бы ехать и побыстрее, — пожал плечами Коул. — Полицейским ничего не бывает за превышение скорости.

— Зачем тут радиаторы? — спросил я. — Они не превратят его в человека.

— Если все получится, это поможет ему удержать человеческое обличье чуть подольше, — пояснил Коул. — При условии, конечно, что нас всех не разорвут прежде в клочья, а это вполне возможно, если мы еще немного потянем время.

— Ч-ш-ш, — шикнула Грейс. — Ну, Сэм, да или нет?

Она смотрела на меня, а не на Коула. Решение было за мной.

Я присел перед волком на корточки, и мое появление произвело на него неожиданное воздействие. Волчьи уши дрогнули, глаза сфокусировались на мне. Глаза Бека. Бек. У меня защемило сердце. Я ждал чего-то, что сказало бы мне: он узнал меня, — но так и не дождался. Его взгляд потух, лапы бестолково задергались, пытаясь поднять одурманенное тело.

Внезапно мысль о том, чтобы всадить в него шприц, полный эпинефрина и еще бог знает чего, показалась мне нелепой. Этот волк был волком настолько прочно, что нечего было и думать вытащить из него Бека. Это были лишь глаза Бека, но самого Бека за ними не было. В голове, точно спасательный круг, крутились стихи — отвлечься, заслониться.