ожидая, когда я присоединюсь к ним.

Кениг кивнул на деревья.

— Ну, что скажешь?

Я взглянул на Грейс, и Кениг сделал то же самое. Она молча кивнула.

— Ты тоже так считаешь? — спросил он.

Я уныло улыбнулся.

— Вот и я так подумал, — сказал он. — Это удачное место, чтобы затеряться.

За день я пытался дозвониться до Сэма столько же раз, сколько до Изабел за два месяца. И ровно с тем же успехом, а именно безрезультатно. Можно было принять это на свой счет, но мне больше нравилось думать, что необходимый урок я уже усвоил. Терпение. Терпение и труд все перетрут.

Чем-чем, а терпением я никогда не отличался.

Я набрал номер Сэма. Длинные гудки били в ухо до тех пор, пока мне не стало казаться, что каждый последующий длиннее предыдущего.

Минуты тянулись неразличимо. Я включил музыку, но даже песни, казалось, звучали в режиме замедленного воспроизведения. Каждый раз, когда снова начинался припев, меня охватывало раздражение; возникало такое чувство, что я уже успел прослушать его сотню раз.

Я набрал номер Сэма.

Ответа не было.

Я взбежал по лестнице, ведущей из подвала на первый этаж, и направился в кухню. Все основное после себя я уже прибрал, но, в качестве акта доброй воли и чтобы убить время, намочил бумажное полотенце и принялся протирать столешницу, потом сложил небольшую пирамидку из рассыпанных кофейных обмолков и крошек от тостов.

Я набрал номер Сэма. Снова гудки. Я сбегал обратно в подвал, оттуда вернулся к себе в комнату и принялся рыться в своих вещах. Мне ничего не было нужно, я просто хотел чем-то себя занять, к чему-то приложить руки. Ноги бежали куда-то независимо от того, стоял я или нет, так что я с тем же успехом мог бы встать.

Я набрал номер Сэма.

Пиииип-пиииип-пиииип-пиииип. Пиииип-пи-ииип. Пиииип-пиииип.

Я прихватил пару спортивных штанов с футболкой и спустился в подвал. Положил одежду на кресло. Может, надо было найти рубаху или свитер? Нет. Хватит и футболки. Нет. Наверное, лучше все-таки свитер. Я сходил наверх и принес из комода фуфайку с эмблемой Беркли.

Я набрал номер Сэма.

Безрезультатно. Безрезультатно! Да где он шляется?!

Я записал кое-что в записной книжке Бека, которая теперь принадлежала мне. Снова спустился в подвал. Проверил термостат. Включил его на максимальную температуру. Притащил из гаража радиаторы. Отыскал розетки и включил обогреватели в сеть. В подвале уже была настоящая парилка. И все равно этого было недостаточно. Мне нужно было лето в отдельно взятом подвале.

Я набрал номер Сэма.

Два гудка. Три.

— Что там у тебя, Коул?

Это был Сэм. Его слабый голос еле пробивался сквозь помехи, но это был он.

— Сэм, — сказал я. Собственный голос показался мне слегка брюзгливым, но я подумал, что сегодня мне можно. Я взглянул на тело волка, лежащее предо мной на полу. Воздействие снотворного уже начинало улетучиваться. — Я поймал Бека.

Только когда Коул поймал Бека, я вспомнил, что сегодня Китайский день.

Долгое время я считал Китайский день взаправдашним праздником. Каждый год в мае в один и тот же день Ульрик, Пол и остальные, кто был в доме, забирали нас с Шелби и отправлялись развлекаться — покупали шарики, шли в какой-нибудь музей, под видом тест-драйва брали в автосалоне покататься роскошную машину, которую не собирались покупать, — после чего устраивали себе грандиозный пир в «Форчун гарден» в Дулуте. Я обыкновенно ограничивался фаршированными блинчиками и традиционным печеньем с предсказаниями, но ассоциация с разгульным днем все равно превращала его в мой любимый ресторан. Каждый раз мы выходили оттуда, нагруженные десятком коробок с недоеденными остатками, и все это потом неделями стояло в холодильнике. Домой мы приезжали уже сильно затемно, и меня, совершенно сонного, приходилось едва ли не на руках тащить на второй этаж, в кровать.

Бек никогда с нами не ходил. Пол каждый год объяснял это как-нибудь по-новому. «Ему нужно поработать, а мы ему мешаем». «Он вчера поздно лег». «Он не отмечает Китайский день». Откровенно говоря, я не особенно об этом задумывался. Мне в этот день обычно и без того было чем заняться. Правда заключалась в том, что я был юн и поглощен самим собой, и, как это свойственно юному возрасту, не думал о том, чем занимаются мои опекуны в мое отсутствие. Мне несложно было вообразить, что Бек трудится в поте лица у себя в кабинете, если вообще возникала такая необходимость.

Так многие годы мы и отмечали Китайский день. Поднимались пораньше на рассвете и выметались из дома. По мере взросления я начал замечать всякие мелочи, которые ускользали от моего внимания в детстве. Уезжая, Ульрик с Полом всегда отключали телефон и запирали дверь на все замки, как будто дома никого не оставалось.

Годам к тринадцати-четырнадцати я уже не засыпал к тому моменту, когда мы возвращались домой. Обычно я прикидывался сонным, чтобы без помех скрыться у себя в комнате с новой книгой или еще каким- нибудь приобретением этого дня. Из комнаты я выбирался лишь в туалет, уже перед тем, как окончательно выключить свет. Но однажды, выйдя из комнаты, я вдруг услышал… что-то непонятное. Не помню, что такое в этом звуке заставило меня задержаться в коридоре. Видимо, он показался мне странным, необычным.

Так и вышло, что я впервые бесшумно пробрался на цыпочках мимо ванной к приоткрытой двери в комнату Бека. Немного не доходя до комнаты я остановился, прислушался и оглянулся по сторонам, убеждаясь, что за мной никто не следит. А потом сделал еще один бесшумный шаг и заглянул в щелку.

Маленькая настольная лампа слабо освещала комнату. Посредине на полу стояла тарелка с нетронутым сэндвичем и побуревшими дольками яблока, рядом с ней кружка с остывшим кофе. Молоко успело расслоиться, образовав по краю тошнотворный круг. Чуть поодаль на полу в изножье кровати спиной ко мне сидел Бек. Никогда не забуду его позу. Он весь сжался, подтянув согнутые колени к груди, как маленький, и обхватив низко опущенную голову руками, будто пытался прикрыться от взрыва.

Я ничего не понял. А потом вновь услышал тот самый негромкий звук и увидел, что плечи у него трясутся. Не плечи даже, а все тело, и не трясутся, а скорее подрагивают в судорожных безмолвных рыданиях человека, который находится в таком состоянии уже некоторое время и экономит силы перед долгим марафоном.

Помню, я тогда не почувствовал ничего, кроме абсолютного изумления. Бек все это время жил с такой болью внутри, а я ничего не подозревал, ни о чем даже не догадывался! Потом уже я узнал, что это был не единственный секрет Бека, но, пожалуй, самый тщательно охраняемый.

Я оставил Бека наверху наедине с его горем и, спустившись вниз, обнаружил в гостиной Ульрика, который бесцельно переключал телевизор с одного канала на другой.

— Что с ним такое? — спросил я просто.