— Трудный, пока мы зарабатываем деньги в Лондоне. Мы отправимся туда, сложим золото на её берегу, я с ней пересплю, и со временем она нас простит.

— А дальше?

— Понятия не имею.

— Пассажир, которого вы повезёте на Соломоновы острова, сейчас занят моими делами в Бостоне — ликвидирует Институт технологических искусств, продаёт дом, уламывает кредиторов, расплачивается по счетам из трактиров, — сказал Даниель. — Пока он не отбыл к антиподам, мне надо бы посидеть с ним и подбить счета.

— Тогда вам следует отправиться к нему, и поскорее, ибо, уверяю вас, сюда он не поедет.

— Вы сказали, что собираетесь в Плимут?

— Да.

— У меня тоже есть дела в западных графствах, — сказал Даниель. — Может быть, встретимся там, и вы захватите меня в Америку.

— Может быть, — ответил Даппа, потом, изумившись собственной грубости, быстро добавил: — Нет, я-то не против. Но после сегодняшнего у ван Крюйка будет много вопросов. Он захочет узнать, где треклятое золото. Я позволю себе намекнуть — лучший ответ: «Очень, очень далеко».

— У меня есть ещё более удачный: «Не знаю». — Даниель развёл руками, словно указывая на тысячи кораблей в Лондонской гавани, затем пожал плечами.

— Оно в пути, — догадался Даппа. — Вы его сплавили.

— Сплавил, как сплавляется металл в тигле, влил в общее движение судов на Темзе; оно отправится в Ганновер путями загадочными, но надёжными, подобно пиастрам, которые сходятся в Шахджаханабаде, как если бы обладали собственной волей.

Чем поэтичнее говорил Даниель, тем с меньшим вниманием слушал Даппа. Под конец он снова приставил к глазу подзорную трубу и навёл её на Тауэр.

— Что вы там высматриваете?

Ветер дул с севера, сильный и холодный, а Даниель вышел на ют без шляпы и парика. Поднявшись сюда, он отыскал глазами Тауэр, чтобы сориентироваться, но в продолжение всего разговора стоял к крепости спиной, подняв ворот, чтобы не задувало в затылок. Даппа подставил лицо ветру, решительно сдвинув брови. Он сказал:

— Легче вам повернуться и взглянуть самому, чем мне объяснять.

— Но у вас есть подзорная труба, а у меня нет!

— На таком близком расстоянии она не нужна.

— Тогда зачем вы в неё смотрите?

— Пытаюсь разобрать некоторые детали. На вершине Фонарной башни стоят люди, явно повинные в этом безобразии, — сказал Даппа.

— Вы про разгром на корабле?

— Как вы, возможно, заметили, курьеры постоянно поглядывают в ту сторону, ожидая указаний. Они общаются при помощи семафора. Сдаётся мне, один из людей на башне — сэр Исаак Ньютон.

Даниель не услышал ничего для себя удивительного, тем не менее повернулся лицом к ветру. Через мгновение он различил тех, о ком говорил Даппа.

— Где он?

— В середине, смотрит прямо на вас в подзорную трубу.

— О чёрт! Наверняка он меня узнал! — вырвалось у Даниеля. Надо было сразу отвернуться, но его словно парализовало, как мышь под орлиным взглядом.

— Ничего-ничего, он опускает подзорную трубу… нет, я ошибся, он её уронил!

— Исаак уронил подзорную трубу?!

Даниель не мог поверить, что сэр Исаак Ньютон так обошёлся с оптическим прибором.

— Он стоит с открытым ртом. Смотрит в нашу сторону. Я не могу как следует разобрать выражение его лица… На ум приходят такие непочтительные выражения, как «ошарашен», «остолбенел»… О! О! О Боже!

— Что такое? Что там? — вопрошал Даниель, борясь с желанием выхватить у Даппы трубу. Невооруженным глазом он видел только, что люди на вершине башни бросились туда, где стоит Исаак — или стоял минуту назад.

— Он упал! Как подкошенный! Хорошо, что сосед справа его поймал.

— Поймал?!

— Он пошатнулся, — объяснил Даппа, — выронил подзорную трубу и чуть не рухнул следом за ней. Смотрите, послали за помощью… кричат солдатам внизу, машут шляпами… Господи, как же они мечутся! — Даппа наконец опустил подзорную трубу и взглянул на Даниеля. Чёрная кожа над переносицей пошла складками — он только сейчас сообразил, что увидел. В тот же миг понял это и Даниель — ему пришлось ухватиться рукой за фальшборт, чтобы устоять на ногах.

— Он жив, иначе бы они так не суетились, — проговорил Даппа. — У сэра Исаака Ньютона удар. Вот что я думаю.

— Возможно, просто обморок. Он последнее время недомогал.

— То, что я видел, больше похоже на удар. Отнялась правая половина тела — вот почему он выронил трубу и у него подогнулась правая нога. В любом случае обморок или удар, полагаю, был вызван тем…

Тут Даппа прикусил язык и сморгнул.

— Тем, что он увидел моё лицо, когда я обернулся, невольно подтвердив худшие его страхи, — сказал Даниель. — Страхи, которыми он мучился с тех пор, как я приехал в Лондон и влез в мрачную историю с золотом Соломона. Дьявол! Я убил своего друга!

— Он не умер, и он вам не друг, — поправил Даппа.

— Не будете ли вы так добры подозвать лодку? — спросил Даниель. — Думаю, Исаака повезли к племяннице; я поспешу туда, чтобы защищать его от врачей.

Во вторник у Даниеля разыгрался несвойственный ему оптимизм. Каким-то образом он убедил себя, что у Исаака не обморок и не удар, а обычный приступ панического страха, вроде тех, какие случались раньше, и отправился на Сент-Мартин-стрит в спокойной уверенности, что Исаак дома. Однако слуга сообщил, что хозяин в особняке покойного Роджера Комстока на попечении Катерины Бартон.

Даниель поехал туда в среду и застал мисс Бартон в крайнем смятении. Только сейчас он задним числом понял, что Исаак чудом дотянул до сегодняшнего дня. Здоровье его пошатнулось ещё в августе, когда Лейбниц столкнул их за ограду. Исаак избежал смерти в фосфорном огне, но повредил рёбра и в следующие недели не мог глубоко дышать. Потом он подхватил простуду, которая из-за невозможности откашливать мокроту по причине боли в рёбрах перешла в воспаление лёгких.

Вчера с Исааком, вероятно, приключился удар, но не очень сильный. По словам мисс Бартон, её дядя какое-то время приволакивал правую ногу, но это прошло. Её больше пугал быстрорастущий жар.

— Жар?! — воскликнул Даниель и выразил желание немедленно увидеть больного. Исаак настрого запретил пускать к нему врачей, и Катерина Бартон следовала дядиной воле; однако Даниель Уотерхауз был не врач.

Исаак, в тонкой ночной рубашке, лежал, разметавшись, на кровати под балдахином. Одеяла он сбросил на пол, и кто-то открыл окно, чтобы в комнату проникал холодный воздух. Даниелю пришлось сунуть руки в карманы, чтобы не озябли.

— Исаак? — позвал он.

Больной чуть повернул голову, длинные белые волосы на подушке легли по-новому. Глаза под полузакрытыми веками сфокусировались. Однако смотрели они не на Даниеля. Тот подошёл ближе. Исаак дышал часто и неглубоко. Даниель нагнулся и приложил ухо к его груди. От неё шёл жар, как от вынутого из