Есть старая шутка, что Ньюгейт подобен Царству Небесному, ибо путь туда прям и узок. Её явно придумал какой-то остряк-арестант, а не свободный человек. Свободные люди приходят в Ньюгейт (с запада по Холборну, с востока — по Ньюгейт-стрит) путями извилистыми и просторными. Однако для приёма эксклюзивных гостей в Ньюгейте есть жёлоб, прямой и тесный на протяжении примерно ста шагов от загонов Олд-Бейли до юго-восточного угла тюрьмы. Это одна из священных английских общественных троп, зажатая с обеих сторон высокими стенами, ибо владельцы прилегающих участков не хотят видеть вереницы скованных узников на своём заднем дворе.

В частности, особым чистоплюйством отличались соседи по правую (если идти от суда к тюрьме) руку. Здесь, на добрых полутора акрах, расположилась Коллегия врачей. Для обычного ньюгейтского уголовника она была таинственной и пугающей. Таинственной — потому что её полностью скрывала глухая стена. Пугающей, потому что предприимчивый Джек Кетч продавал трупы снятых с виселицы бедняков в Коллегию, где их, вместо того, чтобы по-христиански предать земле, резали на части, обрекая бездомные души скитаться по земле до Судного дня.

Джека Шафто Коллегия врачей не страшила. Он знал: после того, что проделает над ним Джек Кетч, резать будет нечего. Не была она для него и загадкой. Он немного изучил это место. Сразу за стеной начинался сад, где врачи могли гулять, разминая ноги, или сидеть на скамьях, отдыхая после того, как ночь напролёт кромсали мёртвых преступников. Остальную территорию занимало большое здание, выстроенное после Пожара неким Робертом Гуком. Оно славилось башенкой, которую украшала огромная золотая пилюля. Здание смотрело в другую сторону, на Уорвик-лейн; к Ньюгейту была обращена его задняя стена. Мёртвых преступников вносили с чёрного хода, по проулку, идущему от тюрьмы и называемому Феникс- корт.

Вчера в Олд-Бейли Джек получил редкий документ, своего рода диплом. Заботливый бейлиф пронёс бумагу по узкому прямому пути, выступая впереди Джека и его свиты — надзирателей с дубинками, и вручил её тюремному начальству. В бумаге сообщалось, что Джек успешно окончил курс в давильне и может быть переведён в подвал смертников.

Согласно здешним обычаям, свинцовый гнёт давильни заменили на железные цепи. Сейчас они лежали рядом с Джеком на досках. В подвале смертников имелись дощатые нары, позволявшие хотя бы части арестантов сидеть и лежать не на полу, а сейчас Джек был тут один. Веса цепей он не чувствовал, пока не пытался двинуться.

Однако неудобства, причиняемые цепями телу, терзали его куда меньше, чем явственный привкус насмешки во всём происходящем. Что чернила для литератора, то всегда были для Джека достойные металлы — ртуть, серебро, золото и булат.

В состав металлов входит вода, как явствует из того, что при нагревании они становятся жидкими. Но чтобы получился металл, к воде надо добавить некую иную субстанцию. Её привносят невидимые лучи планет, которые проникают сквозь землю и смешиваются с водой, текущей в её недрах. Лучи Сатурна, самой тусклой и самой медлительной планеты, создают самый презренный из металлов — свинец. Юпитер рождает олово. Марс — железо. Венера — медь. Меркурий — ртуть, которая поэтому зовётся ещё и меркурием. Луна — серебро. Солнце — золото. Вот почему алчные испанцы в своих завоеваниях никогда сильно не удалялись от экватора, где солнечные лучи, падая прямее всего, производят самые богатые залежи драгоценного металла.

Как знает даже самый невежественный рудокоп, низкие металлы постоянно преобразуются в благородные посредством тёмного вегетативного процесса, идущего в земных недрах. Свинцовая залежь за много столетий созреет в серебряную, серебро со временем станет золотом.

Много лет Джек славился и гордился своим предполагаемым сходством с ртутью, этим мерцающим подвижным духом. Как объяснил ему учёный знакомец по имени Енох, Меркурий (планета) ближе всех к Солнцу и мчится с бешеной скоростью, не сгорая. Джеку нравилось видеть в этом описании себя и Короля- Солнце. Говоря словами алхимиков, «как наверху, так и внизу; как внизу, так и наверху». Пусть Джек рождён на дне общества, из самого презираемого вещества, со временем он стал тем, кого молва связывает с ртутью и золотом.

Тем обиднее было, что с первого дня в Ньюгейте его движения сковывали подлейшие из металлов, субстанции, начисто лишённые ртутного духа. Оставалось кое-как утешаться мыслью, что он перешёл от свинца (в давильне) к железу (в подвале смертников) — маленький, но неоспоримый шажок вверх по лестнице.

Алхимические раздумья Джека грубо прервал сдавленный хрип. Кто-то вошёл в подвал смертников и, судя по звукам, подавился собственным языком. Очень странно. Свободные люди довольно часто платили тюремщикам за удовольствие поглазеть на приговорённых, точно так же, как в Бедлам ходили смотреть на буйнопомешанных, но на время пребывания Джека эту забаву прекратили, потому что Айк Ньютон боялся побега. Значит, хрипун здесь по особому разрешению. Джек повернул голову — осторожно, потому что внутренняя поверхность железного ошейника была усажена острыми шипами — и не увидел ничего, кроме маленькой руки, держащей верёвку. Повернувшись ещё чуть-чуть и пожертвовав частью кожи на шее, он наконец узрел мальчугана, который, стоя на цыпочках, пытался себя удавить, продев голову в петлю и подняв свободный конец верёвки над головой — рука изображала перекладину. Поняв, что Джек на него смотрит, мальчишка принялся разыгрывать фантастическую пародию на висельника: он закатывал глаза, хватался свободной рукой за верёвку и выплясывал по подвалу смертников, как будто всё его тело содрогается в конвульсиях.

— Неплохо, — вынес вердикт Джек после серии особо впечатляющих судорог, — но я видел и лучше. Даже сам делал лучше. Когда-то я промышлял этим ремеслом, малыш.

— Каким ремеслом, Джек Шафто, Король бродяг? — спросил мальчишка, отпуская верёвку.

— Повисать на ногах у приговорённых, сбивая цены Джеку Кетчу, который требовал за быструю смерть слишком много серебра.

— Тогда ты знаешь, зачем я здесь, — сказал мальчишка.

— Понял, как только увидел удавку. Какой нынче тариф?

— Гинея.

— Ну ты плут! Разве ты не знаешь, что у меня нет гиней?

— Все знают, да попытка не пытка.