Даниелева посещения здесь появился новый предмет обстановки. Он выглядел как нос корабля, почему-то сделанный из серебра и увитый золотыми гирляндами. По краю шёл классический барельеф. Вперёд выдавался какой-то таран, недвусмысленно приапический, с которого свешивались ремни и металлические кольца; Даниель шарахнулся в сторону, потому что чуть не налетел на него лицом. Зайдя сбоку, Даниель увидел, что предмет стоит на двух позолоченных деревянных колёсах. Стало понятно, как такую тяжёлую вещь втащили в залу. Это была повозка, большая, восьми футов шириной, и даже не просто повозка, а колесница богов. Заглянув в неё сзади, то есть со стороны вулкана, Даниель понял, что всё дно колесницы представляет собой ложе: шириною от борта до борта и десять футов дли ной, обитое алым шёлком, устланное мехами, а также бархатными и атласными подушками различных анатомических форм. Посреди всего этого великолепия лежал Роджер Комсток, маркиз Равенскар. Лавровый венок съехал с лысой головы. Тело, по счастью, прикрывала тога, но посередине она вздымалась наподобие турецкого шатра, повторяя форму вулкана. Однако вулкан, будучи механизмом, продолжал исправно работать, выбрасывая посредством скрытого винта всё новые и новые порции фосфорного масла, из тела же Роджера ушло то, что Ньютон назвал бы вегетативным духом. Его боевая готовность была на самом деле проявлением rigor mortis. Роджера придётся хоронить в специальном гробу.

— Сегодня он принёс присягу в качестве первого лорда казначейства, — сказала Катерина Бартон, которой, спасибо, хватило присутствия духа понять, что нужны какие-то объяснения. — И мы справляли обряд Вулкана.

— Естественно, — отвечал Даниель. Он на четвереньках взбирался по опасному (поскольку шёлковому и к тому же промасленному) склону ложа, время от времени поднимая голову, чтобы не потерять из виду Ориентир.

— Роджер любил так отмечать свои большие победы. Последний раз это было после того, как он уничтожил Болингброка. Обряд длинный и сложный…

— Я уже понял. — Даниель наконец добрался до такого места, откуда мог различить лицо Роджера в мерцающем свете фосфора.

— Как раз во время… извержения… с ним случился приступ.

— Удар, наверное.

— Он сказал: «Позовите Даниеля! Никаких кровопусканий, я не хочу умирать, как король Чарли». Я побежала, чтобы послать за вами, а когда вернулась, он был… уже такой.

— То есть мёртвый? — Даниель как раз завершил обряд прощупывания пульса — совершенно излишний, ибо Роджер выглядел мертвее некуда. Однако его набухшее мужское достоинство внушало сомнения.

Покуда слуги стаскивали тело с колесницы на носилки и выносили из зала, Даниель оставался на удивление спокоен, как будто присутствие Роджера, даже мёртвого, каким-то химическим способом внушало ему уверенность, что всё обойдётся. Однако что-то в том, как тяжело падали руки и ноги покойника, пока его перекладывали, жестоко поразило Даниеля: он наконец почувствовал, что ума, изобретательности, силы Роджера больше нет. К тому времени, как дверь за носилками захлопнулась, Даниель начал растекаться, как студень.

У колесницы, как выяснилось, был балдахин — парчовый полог, которым её, видимо, закрывали от пыли и птичьего помёта в конюшне, где она стояла в промежутках между триумфами Роджера. Сейчас этот полог был собран в складки и подвязан золотыми шнурами с кисточками. Жрица Вулкана развязывала их одну за другой и задёргивала занавес.

Даниель сидел посреди ложа, уперев локти в колени и закрыв руками лицо. Слёзы текли у него между пальцев.

— Я не хочу жить в мире, в котором нет Роджера! — услышал он свой голос и тут же возблагодарил Бога, что Роджер не узнает об этих словах. — Он был для меня второй половиной, защитником, товарищем, покровителем. В каком-то смысле почти женой.

— А вы — для него, — отвечала мисс Бартон.

Окончательно задёрнув полог, так что Даниель оказался полностью скрыт в тёмном чреве колесницы, она подоткнула подол, на коленях подобралась к Даниелю и положила ему руку на плечо.

— О Боже! Я как будто на чужой планете! — воскликнул Даниель. — Что мне теперь делать?

— Роджер оставил подробнейшее завещание. Он мне его показывал. Там есть деньги для Королевского общества. Для музея, который он задумал основать здесь. Для клуба «Кит-Кэт», Итальянской оперы и для Института технологических искусств колонии Массачусетского залива.

Даниель не мог сказать вслух то, что подумал: на каждый шиллинг наследства приходятся полтора шиллинга долгов. Роджер сдерживал натиск кредиторов, изумляя их, запугивая, отвлекая, упаивая до положения риз. Теперь они набегут всем скопом, как муравьи на падаль.

Даниель оторвал руки от лица и заставил себя говорить, не всхлипывая:

— Нет. Я думаю о другом. Мне многое надо успеть до двадцать девятого октября. Очень многое! Это казалось невозможным даже при Роджере, который сделал бы за меня почти всё. Остальные члены казначейской комиссии — пустозвоны и временщики. Так что готовить испытание ковчега придётся мне. Что я об этом знаю? Ничего. Институт технологических искусств практически мёртв — я написал Еноху, чтобы он продал дом. Что ещё? Ах да, принцесса Уэльская хочет, чтобы я помог её любезной подруге в сердечных делах — более опасных и запутанных, чем, скажем, иностранная политика Венецианской республики.

— Мне не хочется смеяться в такое скорбное время, — сказала жрица Вулкана, — но на мой вкус это крайне нелепо!

Даниель мог бы обидеться, если бы, говоря, она не начала разминать ему напряжённые мышцы у основания шеи и между лопатками.

— Во многом вы очень умны, по крайней мере, так говорил Роджер. Но что вы смыслите в сердечных делах? Ну вот, при одном упоминании о них у вас сводит мышцы! Лягте на живот, сэр, не то масло будет стекать у вас по спине.

— Масло? Какое масло?!

— Вот это масло…

— Ой, никогда бы…

— Так лучше. Теперь я могу на вас сесть… ваши ягодицы вполне выдержат мой вес… вот так… и мне легче будет дотянуться до тех ваших мышц, которые особенно нужно смазать и промассировать.

— Вот так и Роджер, да?…

— Роджеру больше нравилось на четвереньках, по…

— Нет, нет, мисс Бартон, я совершенно о другом. Вот так Роджеру удавалось жонглировать столькими делами сразу и не сойти с ума?

— Теперь вы просите меня рассуждать о материях, мне недоступных, доктор Уотерхауз! Перевернитесь на спину!

— Я просто думал о том, что заботы, одолевавшие меня минуты назад, совершенно улетучились… о Боже, мисс Бартон!

— Мне показалось, что заботы вновь стали к вам подступать, и пора принять самые решительные меры.

— Ка… ка… какие заботы, мисс… мисс… мисс Бартон?

— Вот и я про то же. Приподнимите копчик, пожалуйста, сэр… так гораздо лучше, вы сами согласитесь. Остальное предоставьте мне, сэр, повозка… довольно… шаткая… езда… довольно… тряская.

И впрямь, буксы колесницы Вулкана заскрипели, потому что сама она заходила ходуном. Даниель был стар, и поездка оказалась соответственно долгой. Однако primum mobile[7] — тело мисс Бартон — было молодо, в прекрасном состоянии (как согласился бы любой в Лондоне) и отлично приспособлено для работы. Даниель чувствовал, что уплывает в абсолютное пространство; ему чудилось, что колесница выкатилась из дверей зала, на улицу… едет по Тотнем-корт-роуд… дальше и дальше, в мокрые от росы поля… и вдруг рухнула в колодец. Он открыл глаза. Всё кончилось. Мисс Бартон соскользнула с него, встала, приподняв головой навес и ловко заткнула себе между ног подол римской жреческой туники.

Вы читаете Система мира
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату